Но он сделал это недостаточно быстро.
Из темноты вынырнула длинная тень, ткнулась в наемника с глухим, словно бы тяжелым звуком и оторвала ему руку.
Эта сцена была такой жуткой, что казалась совершенно неправдоподобной, и из-за этого Штефан испугался не очень сильно.
Тем не менее Штефан подумал, что он вряд ли когда-нибудь сможет забыть об этом, если останется в живых.
Обе тени на какое-то время слились в дергающийся клубок. Штефан услышал щелканье зубов ужасной, невообразимо сильной челюсти, рвущей плоть и перекусывающей кости. Этот волк — воук? Нет, черт возьми! Это была собака — по той простой причине, что это не могло быть ничем другим. Она свалилась на землю, два раза перевернулась и тут же — неуклюже, но очень быстро — снова вскочила на лапы. Наемник отшатнулся, размахивая обрубком руки, кровь из которого била фонтаном. Он все еще держался на ногах и не издавал ни звука. Возможно, шок был таким сильным, что он даже не почувствовал боли. Все происходило очень быстро — и одновременно бесконечно долго.
Второй наемник схватился за пистолет, чтобы вытащить его из-за пояса, и Штефан, мобилизовав остаток своих сил, молниеносно привстал и с размаху бросился ему в ноги.
Ему не удалось свалить русского на землю. Более того, наемник даже не пошатнулся. Однако, если бы не Штефан, он вполне успел бы прицелиться и выстрелить в зверя, напавшего на его товарища. Но ему пришлось отвлечься на секунду на Штефана.
Он резко согнул колено и, ударив им Штефана в лицо, расквасил ему и без того уже разбитый нос. От острой боли перед глазами Штефана сверкнула яркая молния. Он захлебывался собственной кровью и уже не мог дышать. Тем не менее он не только не сдался, но и еще сильнее вцепился в ноги русского. Тот взревел от гнева — одновременно со своим товарищем, боль которого наконец-то трансформировалась в пронзительный, почти нечеловеческий крик, — и, вцепившись в волосы Штефана, грубо рванул его голову назад. Быть может, он хотел — как это делал уже не раз — выстрелить Штефану прямо в лицо.
Но он не успел этого сделать.
Волк — это был все-таки волк! — с близкого расстояния прыгнул на него и сбил его с ног. Штефан отскочил в сторону, но успел заметить, что наемник, отлетев метра на два или три, ловко перевернулся в воздухе и удивительно мягко приземлился на землю. Волк, не сумев в этом прыжке вцепиться зубами в руку наемника, снова приготовился прыгнуть на русского. Но тот проявил удивительную находчивость: он не только не попытался вскочить на ноги или хотя бы лучше приготовиться для стрельбы, а выстрелил в волка от бедра из лежачего положения. Пуля оставила дымящийся след на его штанине, зацепив, наверное, и кожу, но она попала в цель. Штефан увидел, что волк — словно ударом невидимого кулака — был отброшен на полметра назад. Раздался пронзительный, похожий на собачий визг, хотя до этого момента зверь действовал совершенно бесшумно. Он упал, тут же попытался подняться и затем обессиленно опустился на неслушающиеся задние лапы.
Однако он еще не сдался.
Пуля прошла сквозь его тело навылет. Штефан увидел, как под парализованными задними ногами волка быстро растекалась лужа крови. Волк снова заскулил от боли и гнева, а затем пополз к русскому. В его глазах сверкала жажда убийства.
Русский приподнялся, опершись на свою раненую руку, и, прицелившись с искаженным от боли лицом, снова выстрелил в волка, но промахнулся. Пуля высекла искры из асфальта и отлетела от него, как маленький метеор.
— Барков! — закричал Штефан.
Это было первое, что пришло ему в голову. Он не знал ни слова по-русски, к тому же наемник наверняка никак не отреагировал бы, если бы Штефан прокричал что-нибудь даже на русском языке.
Тем не менее наемник невольно вздрогнул, услышав фамилию своего бывшего командира.
На секунду внимание русского было отвлечено, он оторвал свой взгляд от волка — да нет, черт возьми, собаки! Собаки! Собаки! Собаки! — и посмотрел на Штефана.
Этого времени четвероногому убийце оказалось достаточно.
Хотя его задние лапы были парализованы, волк-собака с невероятной силой оттолкнулся передними лапами от земли и, совершив мощный прыжок, приземлился на грудь русского. Одной из передних лап он ударил по руке наемника и выбил из нее пистолет. Затем щелкнули мощные челюсти и отчаянный крик постепенно перешел в хрип, сопровождаемый бульканьем крови.
Штефан, не в силах пошевелиться, оцепенело смотрел на предсмертные судороги русского. В общем-то, этот человек был уже мертв, однако его тело еще продолжало сражаться: кулаки бессильно ударяли по голове и туловищу зверя, вцепившегося ему в горло и рвущего его в приступе бешенства и жажды крови. Штефан не мог назвать как-то иначе то, что он сейчас видел. Только неудержимая жажда крови могла быть единственно возможным объяснением бессмысленных действий волка. Его жертва уже испустила дух. Дерганье рук и ног русского было не более чем рефлексом. Более того, волк так сильно тряс безжизненное тело наемника, что его руки и ноги, возможно, дергались поневоле. Но волк не оставлял свою жертву, а с все возрастающей яростью рвал ее горло. Зверя охватило самое настоящее бешенство, им двигало стремление убивать только ради того, чтобы убивать.
Через некоторое время волк все-таки перестал терзать мертвого наемника, повернул голову и посмотрел на Штефана. Морда зверя блестела от крови, но в сто раз ужаснее были его налитые кровью глаза. В глубине этих двух кроваво-красных факелов сверкали гнев и непреклонная решимость, и для этого не нужны были никакие причины, и это уже ничто не могло остановить. Волк превратился в своего рода телесное воплощение понятия «насилие».
И это олицетворение насилия обратило свой взор на Штефана.
В волке по-прежнему бушевала жажда крови. Он был ранен, возможно, смертельно, но он был полон решимости убивать все живое вокруг себя до тех пор, пока в нем еще теплилась хоть искорка жизни, словно машина, приведенная в движение, которую уже невозможно остановить. Тот факт, что волк напал на русских, невольно заставил Штефана считать волка своим союзником, но кто, черт возьми, сказал ему, что это действительно было так?
Волк медленно повернулся, сполз с мертвого наемника и, волоча задние лапы, двинулся к Штефану. С его губ капала красная пена, а из груди доносились хриплые угрожающие звуки — даже не рычание, а что-то более жуткое. Быть может, волк действительно был на стороне Штефана, когда бросился на русских, однако это было еще до того, как он почувствовал вкус крови.
Эта мысль заставила Штефана вздрогнуть. Волк полз к нему очень медленно, но с неудержимой решительностью дикого зверя, и Штефан вдруг осознал, что волк непременно убьет его, если сумеет до него добраться.
Штефан поспешно отполз на несколько шагов назад, затем поднялся на ноги и бросился прочь. При этом он стал звать Ребекку так громко, как только мог.
Он не получил никакого ответа, однако вскоре почти натолкнулся на нее: Ребекка отошла вовсе не так далеко от места схватки, как он надеялся.