Потом он дернул за шнур стартера, движок заработал, и разговаривать стало трудно. Дед еще раз пожал ему руку и неспешно отправился обратно. Леша печально проводил его взглядом, но повода попросить остаться так и не придумал… Теперь, никуда не денешься, надо ждать гостя. Скромного такого гостя, не любящего шумного общества. И являющегося, только когда хозяин скучает в одиночестве.
Все шло по плану – двигатель ровно трещал, насос поквакивал, вода бодро журчала по наклонным желобам. Леша стоял в отдалении от воды – топор в правой руке. Поглядывал то на поверхность, то на «лягушку»: его беспокоил приводной ремень, старый, обтрепанный, с торчащими в стороны махрами ниток – порвется, пойди сыщи подходящую замену.
Заметной убыли в пруду не наблюдалось. Стоило, наверное, воткнуть в дно у берега палку с делениями, но что-то совершенно не хотелось подходить слишком близко и наклоняться над водой. Производительность у «лягушки» около четырех кубов в час, ну, если сделать скидку на износ, то поменьше… Сколько воды может быть в этой яме? Если принять воронку за правильный конус с диаметром основания шесть метров и глубиной… ну пусть будет тоже шесть… Черт, есть ведь какая-то школьная формула для объема конуса… Вроде половина от объема соответствующего цилиндра… или нет…
Леша (всегда «плававший» в точных науках) не успел сделать даже грубый расчет и прийти к неожиданному для себя и неприятному выводу о том, что выкачивать яму досуха придется около трех суток… – ровный звук работающего насоса сменил тональность.
Он встревоженно посмотрел на агрегат – вроде все двигалось как положено, но вместо полноводного потока по желобу катилась тоненькая иссякающая струйка. Перевел взгляд на исчезающий в воде шланг – ага, так и есть, сжимается в такт кваканью насоса, чем-то забился, надо вытащить и прочистить.
…Рывок оказался направлен не по оси шланга, но вбок и вглубь – и семидюймовая, армированная стальной проволокой резиновая труба не соскочила с металлического патрубка насоса – с громким треском порвалась и тут же исчезла в глубине. Но пруд не успокоился обманчивым зеркалом, как бывало раньше; что-то там продолжало ворочаться, поднимая теперь отнюдь не рябь и не легкие буруны.
Хотя и большими волнами это не было, в крошечном водоеме нет места для их разбега. Бурлящая вода перекатывалась от одного берега к другому, как при полоскании белья в корыте – ударялась о берега, обливая все вокруг, вставала почти вертикально и устремлялась обратно.
На долю секунды промелькнул, оказавшись на поверхности, перекрученный шланг с разодранным, разлохмаченным концом, но тут же скрылся, и другой его конец исчезал в смутно виднеющемся сквозь пузыри и перепутанные струи… в чем? непонятно, в чем-то большом, движущемся, округлом и меняющем форму. Звуки водяной катавасии не слышались – все заглушал завывающий вхолостую двигатель.
Леше казалось даже, что подрагивает земля под его подошвами. Но может быть, просто дрожали ноги, медленно, шажок за шажком, пятящиеся от пруда.
Он споткнулся о чурбак деда Сереги, с трудом удержался от падения, развернулся, готовый припустить к дому и…
Истошный вой движка смолк резко и неожиданно.
Против воли он глянул через плечо: агрегат оставался на месте, что происходило на поверхности (или под нею) – отсюда уже не увидеть, по крайней мере через берега вода не выплескивается. Но… возможно, ему и почудилось, но высокая и густая, никем не кошенная в это лето трава между ним и «лягушкой» шевелилась и сгибалась гораздо сильнее, чем ее мог согнуть сегодняшний легкий ветерок – и эпицентр шевеления явственно и довольно быстро продвигался в сторону Леши…
Таких результатов в спринте он в жизни не показывал, Леша всегда недолюбливал спорт, – но понесся с олимпийской прытью, не глядя под ноги, напрямик, напролом; под ступней что-то подалось, он сбился с бега и, конечно, не удержался на такой скорости, упал лицом в молодую, всю в белых цветах, крапиву – не чувствуя жгущих листьев.
Цап! – что-то пружинисто и цепко ухватило за лодыжку.
Леша не закричал – заверещал пронзительно и тонко, как попавший в капкан заяц, как поросенок, почувствовавший яремной веной первое касание отточенной стали.
Тут же замолк и рванулся с утроенной, с удесятеренной адреналином силой – ничто и никто, казалось, не выдержит такого рывка: или отпустит, или оторвется ступня – не оторвалась и не отпустило. Ногу потянуло обратно. Вокруг щиколотки сжалось кольцо боли.
Какая-то, совсем малая, часть мозга еще боролась, еще не поддалась древней животной панике: топор, где топор?! выронил его сейчас?! или раньше?! где-е-е??!! – он лихорадочно шарил в крапиве, под руку попались обломки трухлявых, осклизлых досок, еще какое-то зловонное гнилье – нету, нету топора! – пальцы ухватили что-то небольшое и твердое, выдернули из сплетения стеблей – длинное зеленое горлышко винной бутылки, «розочка» с острыми краями. С этим пустячным оружием он извернулся назад с отчаянием схваченной крысы – и замер.
Кромсать, резать, рвать ногтями и грызть зубами оказалось некого – ногу охватывала петля заржавленной проволоки. Целый клубок ее валялся тут, на заброшенной мусорной яме, куда впопыхах влетел Леша, проломив деревянную прогнившую крышку.
Он высвободился из силка и торопливо заковылял к дому сквозь бурьян и крапиву, обходя теплицу и сарай с дальней, неудобной, самой удаленной от пруда стороны.
Очки остались где-то позади, куда он не вернулся бы и под дулом пистолета; не замеченная вовремя притолока входной двери в очередной раз врезала по макушке – Леша зашел в сени, ничего не почувствовав.
Тряслось все: и руки, и ноги, и губы, и все внутренние органы. Он щурясь, ощупью поискал на столе стопку, не нашел, припал губами к горлышку припасенной бутылки – и не отрывался долго, зубы стучали по стеклу, пролитая водка стекала с подбородка, к которому прилипла какая-то бесформенная гадость – не то напрочь сгнившие картофельные очистки, не то еще что-то…
1
Аделина, пока Кравцов отсутствовал, проснулась. Мало того, успела привести себя в порядок, следы бессонной ночи бесследно исчезли под легким утренним макияжем – фокус, легко возможный в девятнадцать лет, но чем дальше, тем более трудный. Мало того, Ада уже хлопотала на кухне – готовила завтрак.
Кравцов вздохнул. Ему давно никто по утрам не готовил…
Холодильничек – на вид ровесник карибского кризиса – шумел и даже подергивался, словно увидел себя во сне аэропланом или самобеглой коляской. Сковородка шкворчала. Кравцов подошел к Аде, надеясь сделать это неслышно, примерился было неожиданно поцеловать – и едва увернулся от удара ложкой, направленного прямо в лоб.
– Не приставайте к голодной, но невинной девушке, господин писатель! Обещанным чаем так и не напоили… И вообще, покиньте, пожалуйста, пищеблок – завтрак будет готов через десять минут.