Он объяснил: встал сегодня рано, наметил кое-какие дела в городе, хотел пораньше выехать и пораньше вернуться. Пока закипал кофе, решил расставить по местам альбомы с фотографиями – вчера, восстанавливая порядок после застолья с Кравцовым, положил их стопкой у шкафа. Одного альбома в стопке не оказалось. Был – и не стало. Лежал в стороне, на подоконнике. Причем раскрытый… В доме кто-то побывал.
– Ты не ошибся? У вас ведь этих альбомов…
– Тот приметный, единственный, – старый, в кожаной обложке с тиснением. Девяносто первый и девяносто второй годы. Ну когда мы с Наташкой уже… А заканчивается нашей свадьбой. Хорошо помню – лежал он в стопке, внизу.
– Может, Наташа…
– Я лег последним. Спим мы вместе. Ночью она не вставала.
Кравцова неприятно резанули последние слова Пашки. Хотя спать вместе женатым людям вполне естественно… Про детей и охранников он не стал и спрашивать – и те и другие могли, конечно, не пойми зачем заняться глубокой ночью изучением фотографий, а потом не признаться в этом, – но как тогда объяснить следы в саду? То есть сам-то Кравцов отнюдь не уверовал в воскресшего маньяка, охотящегося на Пашку с холодным оружием, и мог бы придумать массу объяснений и следам, и оказавшемуся не на месте альбому, и даже убитой собаке… Но Козырь зациклился на своей навязчивой идее – и слушать эти объяснения не станет. У него уже есть готовый ответ, и все сомнения он толкует в его пользу. Кравцов и не собирался разубеждать Пашу. Вдруг действительно… Лучше перебдеть…
– Что думаешь делать? – спросил Кравцов, решив условно принять Пашин постулат. И кивнул на «студента», который стоял поодаль, подставив лицо солнышку и положив руку на кобуру. – На твоих орлов, как я понимаю, надежды мало? Проспали, небось?
– Не похоже… Я встал, на вид все в порядке: служба идет, парень на посту, носом не клюет, сменились вовремя, ничего подозрительного не видели, не слышали… А что думаю делать…
Козырь помолчал – похоже, окончательно обдумывая какое-то решение. И сказал:
– Привезу из города одного человека. Профессионала. Профессионального охотника на людей. Влетит оно, конечно, в копеечку, он и так-то берет за свои услуги безбожно, а если еще придется срочно бросать какой заказ… Но дело того стоит. Пора кончать с этим ночным ниндзей.
– Надеюсь, «охотник» – это не киллер мафии?
– Скорее наоборот. Ничего о бывшей своей службе не говорит, но по некоторым обмолвкам можно догадаться – служил в подразделении, занимавшемся очень опасными людьми. Такими, кого предпочитают уничтожать при первой возможности, не возясь с арестом, следствием, судами и адвокатами… Привезу его сегодня же. Полдня мои с охраной посидят дома, не высовываясь. Я думаю: днем, при свете, против двух стволов никакое умение махать железками не поможет. Если что – в решето превратят.
Как выяснилось позже, Пашка-Козырь преувеличивал превосходство огнестрельного оружия над холодным. Очень сильно преувеличивал.
4
Обратно в «Графскую Славянку» Кравцов возвращался на «Антилопе-Гну» – Паша, как и обещал, привез доверенность.
Машина – с водительского места – понравилась еще больше. Привыкая к управлению, он проехал до дальнего конца Спасовки, развернулся… Обычного чувства неловкости, которое испытываешь за рулем незнакомой машины, не возникало. На обратном пути Кравцов не удержался – притопил, благо утреннее шоссе было совершенно пустынным, и…
И резко нажал на тормоз.
Все повторилось, как в прошлый раз. Озеро-провал из-за какой-то неровности виднелось лишь с этой стороны дороги. Но теперь выглядело по-другому.
ОГРАДА ИСЧЕЗЛА.
Исчезла снесенная чудовищными щупальцами в его сне-кошмаре ржавая сетка, исчезла колючая проволока, исчезли запрещающие плакаты.
Кравцов свернул с шоссе, подъехал поближе. Фу-у-у… Несколько пролетов все же стояли, но были новыми, большими по высоте и не из проржавевшей сетки – из достаточно толстых прутьев. Поблизости застыл неподвижно автокран «Ивановец» и несколько штабелей аналогичных новых пролетов. Ограду просто меняли. Ржавых остатков прежней поблизости не виднелось.
Кравцову хотелось бы услышать, что происходит замена оттого, что старая ограда пришла в совершенную негодность. А вовсе не потому, что ее одной прекрасной ночью развалили и буквально разодрали на части несознательные граждане…
Но услышать это было не от кого. Рабочие отсутствовали, и ожидать их появления сегодня не стоило – мало того что воскресенье, так еще и последний – кульминационный – день затянувшегося юбилея города.
Леша Виноградов. Лето 2000 года
– Я сошел с ума, – констатировал Леша Виноградов совершенно очевидный ему факт. Прозвучало это почти даже радостно.
Он сидел дома (то есть в квартире Елизаветы Васильевны), за столом, украшенным довольно затейливым натюрмортом: литровая бутылка водки, на треть уже пустая, литровый же пакет томатного сока, два стакана, куча книг и журналов – от толстенных томов Брема до запыленных, вытащенных из дальних недр кладовки номеров «Юного натуралиста».
Брем был открыт на странице, изображающей щупальце гигантского кальмара – толстое, со множеством присосок, снабженных мелкими крючками. Пролитые на рисунок красные капли сока придавали щупальцу зловеще-натуральный вид, но с сегодняшним видением оно не имело ничего общего.
Леша опрокинул еще стаканчик, запил и со вкусом повторил:
– Я болен, я сошел с ума. Сбрендил, свихнулся, тронулся крышей.
Мысль успокаивала.
Если ты болен – значит можешь вылечиться. Вылечиться и без всякого страха подходить к колодцам, или к наполненным мыльной водой ванным, или к прудам-воронкам – подходить, не опасаясь, что оттуда высунется не то червяк-переросток, не то чье-то щупальце, обовьет тебя и утащит к себе в глубину…
Он выпил еще, благостно улыбнулся и никак не отреагировал на звук отпираемого замка входной двери.
– Ты сошел с ума, Виноградов! – Ирина, оставив сумку в прихожей, стояла на пороге кухни. В минуты раздражения она называла мужа исключительно по фамилии.
– Ага, я сошел с ума, – покладисто согласился Леша, не делая никаких попыток оспорить самоочевидный факт.
– Вот и отлучись на два дня… Пить водку в такую жару, и без закуски, и в полном одиночестве… Да ты алкоголик, Виноградов! Тебе лечиться надо!
– Ага, мне надо лечиться, – опять не стал спорить Леша, сам только что пришедший к аналогичному выводу.
Добротный семейный скандал никак не желал разгораться. Ирина достаточно хорошо знала мужа, чтобы ясно представить, что произойдет дальше: будет так вот сидеть, глупо улыбаться и соглашаться со всеми обвинениями и попреками. А то еще и уснет на середине фразы – замолчит на полуслове, прислонится к стенке и самым преспокойным образом захрапит.