– У меня нет имени, солдат, – сказал командир. – Я отрекся от него. Трижды.
Сказал самым обыденным и заурядным тоном, словно сообщил о мелкой жизненной неприятности. О выпавшей из кармана и потерянной кредитке, например. Помолчал и добавил:
– Называй меня, как тебе удобно.
Алька тогда окончательно уверился, что он псих. Много чего знающий и умеющий, но псих. А еще решил звать его Командиром. Как именем собственным. Надо же как-то называть человека, от чего бы он ни отрекся…
«Чернобурку» по прозвищу Артистка долго будут помнить все знавшие ее сотрудники ОКР. И не только потому, что она слыла (и была на самом деле) отъявленной нимфоманкой, рассматривавшей практически любой двуногий объект как свою законную сексуальную добычу. В конце концов, женщины с нормальной сексуальностью составляли среди «чернобурок» меньшинство, а остальные отличались или полной фригидностью, или гиперсексуальностью, или весьма странными объектами полового влечения (кудесники из «Мутабор» очень многое могли бы рассказать на сей счет, однако излишней болтливостью не страдали).
Но Артистка в ночь путча «чернобурок» отличилась: умудрилась имитировать самоубийство на глазах у двух десятков человек – профессионалов, стреляных воробьев, неспособных купиться на дешевые трюки. Артистка стрелялась всерьез: затолкала дуло пистолета в рот, нажала на спусковой крючок, рухнула с окровавленной головой… Хуже того, многие видели – вернее, могли поклясться, что видели – осколки кости и частицы мозгового вещества, вылетевшие из затылка «чернобурки».
И все оказалось трюком, ловким фокусом. Ювелирной точности расчет – на какой угол можно вывернуть руку, чтобы ствол со стороны казался направленным прямиком в мозг, но пуля при этом вышла через дальнюю от зрителей щеку. Ну и готовность пожертвовать тремя-четырьмя зубами и целостностью означенной щеки…
«Покойницу» искали большими силами несколько месяцев, но так и не нашли.
Я бы тоже не стал жадничать и пожертвовал хоть тремя зубами, хоть четырьмя… Да хоть всеми! При альтернативном варианте развития событий зубы мне все равно не пригодятся… Мертвые, как известно, не кусаются.
Но скопировать трюк Артистки я не мог. Она стрелялась из пистолета небольшого калибра, а мне вручили «дыродел». Его ведь недаром так прозвали, дыры в организме делает еще те: во входное отверстие можно легко засунуть кулак, а в выходное – голову. Пороховые газы из крупнокалиберного патрона даже без помощи пули разнесли бы мою голову на куски.
Пришлось импровизировать, воспользовавшись особенностями здешнего «театра теней». Ствол в рот я не вставлял, но поднес «дыродел» к голове под углом, позволяющим наблюдателям увидеть именно такую картину. И выстрелил – пуля прошла мимо щеки и уха.
Полет моих мозгов имитировали скомканная бумага и огрызок карандаша – их я запихал в дуло «дыродела», аккуратно, не очень плотно, чтобы оружие не взорвалось в руке. Артистка, конечно же, сработала куда эффектнее и зрелищнее, но для первого раза и у меня получилось неплохо.
После чего осталось повалиться на пол и изобразить остывающий труп.
Свет погас. Минута сменяла минуту. Давно и не мною замечено – когда вокруг ничего не происходит, внутренние часы человека начинают давать сбои: кажется, что прошло гораздо больше времени, чем на самом деле. А здесь и сейчас абсолютно ничего не происходило, к остывающим трупам обитатели особняка проявляли поразительное равнодушие… Кое-что происходило лишь со мной: боль в левом ухе постепенно утихла, и я перестал гадать, разорвана барабанная перепонка или нет.
В темноте и тишине в голову мне приходили разные дурные и неприятные мысли. Например, такая: вдруг здесь имеется автоматизированная система утилизации покойников? Пол провалится, и мои бренные останки отправятся в подвал, прямиком в кремационную печь.
Бред, конечно же, – пол бетонный, холодный и жесткий, никаких намеков на потайные люки.
Но дурные мысли упорно не желали оставить меня в покое. Следующей заявилась прямо-таки шедевральная: покойников из этой комнаты выносят лишь накануне очередного судилища. В связи с чем надо бы встать и попробовать выломать дверь…
Поразмыслив еще, вставать и что-либо ломать я не стал, но сделал печальный вывод: в каждом из нас живет маленький внутренний паникер, в темноте набирающий силу, разрастающийся и старательно сеющий панику.
Либо, как вариант, – суицид, даже фальшивый, крайне отрицательно сказывается на умственных способностях.
С лязгом сработали засовы на двери, и дурные мысли испуганно отступили. Зажегся свет. Не те прожектора с лампами накаливания, что докучали мне в ходе заседания, – нормальные лампы дневного света.
Шаги – громкие, уверенные. Так шагают люди, никаких неприятностей не ожидающие. Ну-ну…
Вошли двое. Я специально свалился с кресла таким образом, чтобы стол не давал увидеть от двери мою голову и верхнюю часть туловища. Ни к чему с порога ошарашивать людей, пусть подойдут поближе… Но и я со своей позиции мог разглядеть лишь ноги вошедших. Ноги как ноги: высокие шнурованные ботинки, камуфляжные штанины, выше колен прикрытые оранжевыми клеенчатыми фартуками – не хотят мараться кровью и мозгами капитана Дашкевича, чистоплюи.
Считайте меня извращенцем, но в данный момент эти две пары самых заурядных ног порадовали меня куда больше, чем могли бы порадовать загорелые и стройные ножки какой-нибудь красотки, растущие прямиком от ушей. Ботиночки на вошедших – так называемые «дикобразы», такие не только офицер не обует, но даже рядовой любой элитной части. У «манулов», например, в «дикобразах» щеголяют лишь новобранцы, не дослужившиеся до обряда посвящения…
Ну и славно, что придется иметь дело с обслугой при трибунале, с вертухаями, пороху не нюхавшими. Вернее, конечно же, нюхавшими – в комнате после моего выстрела до сих пор стоял резкий запах пороховой гари. Но сути дела это не меняет.
Кроме ног, я узрел и вертухайские аксессуары: рядом с одной парой «дикобразов» волочился по полу большой мешок – синий, пластиковый, с продольной застежкой-молнией. Приходилось мне грузить такие мешки, и не пустые, в «вертушки» после операций… От второй пары ног змеился за дверь гофрированный шланг.
Возможно, именно эта сладкая парочка доставила меня сюда, усадила в кресло и приковала руки к подлокотникам. Опознать их я все равно не смог бы – путешествовал сюда в наручниках и в непрозрачном мешке на голове, а когда его сдернули, яркий свет ламп лишил меня на пару минут возможности что-либо видеть, в том числе и конвоиров, удалявшихся из «зала суда»…
По моим расчетам, вертухаи должны были подойти поближе, обогнуть стол – и лишь затем безмерно удивиться. Но я недооценил владельцев «дикобразов», мешка и шланга. Удивляться они начали раньше, оставаясь на другой стороне стола.
– Что за…
Эх… Похоже, один из них, или даже оба, тоже наблюдали за «театром теней» из коридора. И видели мои мозги, летящие к стенке. Но сейчас неаппетитная кровавая клякса на стене напрочь отсутствует… Неувязочка.