– Затем, чтобы проверить, могу ли я терпеть боль! – гордо выпалил Тим, и даже не понял, что он произнес и как необычно это все прозвучало.
– Терпеть боль? А зачем терпеть боль? – по выражению, с каким она спросила, было ясно, что девушка удивлена и даже очень. – Какой человек станет терпеть боль?
– Ну, я не знаю. Никакой, наверное. Мне было интересно, – продолжал с похвальбой лгать Тим. А про себя в то же время думал: «Правда, какая польза в том, чтобы терпеть боль?»
И ответ пришел: «Чтобы знать, могу или не могу. А зачем? Просто, чтобы знать». Хотя в крапиву он полез совсем не за этим знанием. Но Тим понял вдруг, что знание это важное, и никто в поселке «Яблочный чиж» никогда еще не задавался подобным вопросом и не искал ответ.
– Всегда у Фавна на уме одни глупости, – Аника опять хихикнула. – Никчемный старик, этот Фавн. Даже имя у него никчемное. Ну кого из людей так зовут? И вообще, он не наш. Хотя, конечно, пускай живет. Фавн, он иногда забавный. Только мозги набекрень. Но ты не слушай его и не лезь больше в крапиву.
– Не буду, – согласился с ней Тим и вздохнул. Кожа горела и зудела, Тим еле сдерживался, чтобы не разодрать болячки ногтями. Теперь надо бы сходить в Лечебницу, пусть «колдун» смажет его какой ни на есть мазью или даст противоядие от чесотки. Но тут же он отказался от этой мысли. А в самом деле, сможет ли он, Тим, терпеть боль? Он сказал Анике: – Знаешь что, пойдем‑ка отсюда. Нечего торчать у границы, еще от старших влетит, если поймают.
– Брось, ни от кого не влетит. Делать больше нечего, как нас здесь ловить, – Аника совсем развеселилась и побежала вдоль границы у самой кромки крапивных зарослей дальше, дальше, и все время смеялась.
Она вообще любила шалить, а Тим любил ее за то, что она любила шалить. И не только за это. Аника была красивая. Лучше всех в поселке «Яблочный чиж», да и в других, наверное, тоже. Так не бывает, чтобы на свете жили сразу две самые замечательные девушки, оттого, что не может так быть. Значит, Аника – одна‑единственная. Нежная и светлая, и волосы, и лицо. Будто… будто… Тим впервые в жизни искал сравнения и не находил. Поэтому тоже побежал следом вдоль края зарослей. И пока бежал, нашел. Она светлая, будто белая сверкающая луна – ничейная бесприютная бродяга, которая с улыбкой выглядывает из ночных облаков. И волосы, как солнечный огонь, разве что на них можно смотреть, а на солнечный огонь – нет. Но самое чудесное – глаза Аники, такие голубые и прозрачные, будто тихое небо рано поутру, или как то самое заветное слово, мерцавшее загадочно сквозь крапивные кусты у границы… Тим, конечно, никоим образом не мог знать, что повторяет про себя банальнейшие сравнения влюбленных начинающих поэтов всех веков. Не мог знать, потому что в поселке «Яблочный чиж» не было ни одного поэта, и даже слова такого не было. И уж тем более никаких сравнений, ни банальных, ни изысканных. Но с чего‑то пришлось начинать, и он начал. И почувствовал себя чудесно. Вот только волдыри. Как и всем поэтам на свете, ему помешала обыденная проза жизни. Но главное, первый шаг был сделан. И Тим ведать не ведал, что даже первый шаг по этой дороге никогда не позволит ему повернуть назад. Он догнал Анику, схватил ее за тонкую, чуть влажную руку:
– Погоди. Постой. Побежали лучше на речку. Я чешусь весь – уж очень злая эта крапива, – жалобно попросил он подругу.
– Ах ты, бедняжка, – Аника пожалела его. Голос девушки звучал неровно – она дышала прерывисто от быстрого бега и захватывающего ощущения уже сотворенной новой шалости. – Я тоже хочу на речку. На речку! На речку! – Аника закружилась на месте, и Тиму пришлось кружиться вместе с ней.
На реке плескалось несколько парочек, и еще одна сидела в обнимку на скамейке. Никто не обращал ни на кого внимания – неписаное правило: делай что хочешь, только другим не мешай. Тим скинул на бегу разношенные сандалии, резво проскакал по мосткам – миг, и он уже уверенно рассекал воду, словно хитрая рыба голавль. Ему сразу полегчало, прохладная вода ласкала обожженную лютой крапивой кожу, лучше всякого снадобья врачевала ноющие мелкие укусы‑пузыри. Короткие штаны его намокли, плавно и упруго сдавили ноги и бедра, по телу пробежало приятное покалывание, мышцы стали сокращаться сильнее. Тим двигался в воде совсем быстро – чудное дело, эти штаны. Без них далеко и скоро не заплывешь. Однажды еще маленьким мальчиком он спросил у отца: как устроены его летние штанишки и почему в них удобнее плавать, чем без них? Отец немного удивился, но решил все же ответить сыну‑несмышленышу, ответить раз и навсегда:
– Потому, что так захотели Радетели. Захотели и сделали. А как, не наше это дело. На то они и Радетели, чтоб у них голова болела.
А Тим немного подумал и спросил:
– Разве у Радетелей может болеть голова?
Отец тогда очень рассердился, даже отвесил Тиму легкий подзатыльник, но после все‑таки снизошел до объяснения:
– Конечно, не может! Разве может болеть что‑то у солнца или у земли?
– Значит, Радетели, они как солнце или земля? – не унимался все равно Тим.
И тогда отец произнес очень медленно, с чувством собственного превосходства старшего над младшим:
– Что ты, малыш. Они гораздо главнее. И сильнее. Они самые важные боги и потому могут делать что хотят. А солнце и земля не могут. Солнце – оно разве ходит по небу, от одной воды до другой. И земля может всего‑навсего лежать, чтобы мы жили на ней. Вот Радетель, тот да! Ежели пожелает, возьмет и перевернет ее вверх тормашками.
– Как масленичный блин в тарелке? – засмеялся маленький Тим.
– Вроде того. Только ни один Радетель такого не сделает, пока мы будем хорошо себя вести. Соблюдать Единый Закон и уважать друг друга, – наставительно произнес отец.
На том давний тот разговор меж ними и кончился. И надо сказать, что Тима он вполне удовлетворил. Тогда. Не теперь. Он плыл и думал: «А в самом деле, как устроены мои штанишки? И почему никто в поселке не может самостоятельно сшить такие же?» Тим в последнее время вообще много думал. Особенно после того, как нашел ту старую, запыленную книжку. Впрочем, понятие «ту» предполагало, что кто‑то находил еще и «эту». Вообще‑то книжка была лишь одна, и даже простой факт, что это именно книжка, Тим установил много времени спустя, когда уже разобрал ее до середины. Отец, он вообще считал, будто Тим отыскал новую игрушку на чердаке Зала Картин, его самого она не заинтересовала. Охота Тиму возиться со всяким дремучим старьем – его право.
Тим действительно нашел книжку на чердаке, и действительно над Залом Картин. Но только игрушкой она не была. Он очень скоро это понял и очень скоро полюбил свою находку превыше всего на свете. Может, превыше, чем Анику. Нет, это он хватил через край. Пожалуй, столько же, сколько и Анику, если любовь вообще можно мерить, в чем Тим сомневался.
– Погоди, ой, погоди же! – кричала ему вслед Аника, она прыгнула в воду гораздо позже, потому что ей прежде надо было снять платье и завязать в узел непокорные волосы. Теперь Аника догоняла его и никак не могла догнать.