Тим плавал куда быстрее.
Они стали плескаться и расшумелись. Пока один из плавающих в воздухе фонарей не завис над ними, предупредительно мигая ослепляющим красным светом. Значит, они нарушили общественную тишину, значит, надо немедленно замолчать и угомониться. Нехорошо это – доставлять беспокойство другим людям. Это было еще не наказуемо, но обитатели поселка могли плохо подумать о тебе, а если о тебе думали плохо слишком многие, то исход заранее известен. В один страшный день они не захотят жить с тобой вместе, и тогда тебя отправят в другое селение, и там тоже будут заранее знать, что ты за человек. И долго придется доказывать всем, что на самом деле ты хороший. Пока они не поверят, что ты исправился. Вот как Фавн, например. Он вовсе не родился в поселке «Яблочный чиж», он даже не помнил, откуда он и где жил прежде. И вообще в его седой голове было столько странного и чудного, что многие его сторонились. Хотя сам Фавн, скорее всего, плевать на это хотел. Он не нарушал правил – его не трогали. А уж чем он там занят у себя на веранде, его, Фавна, личное дело. Обычно Фавн вырезал из дерева неуклюжие фигурки, которые пытался затем дарить кому ни попадя. Но никто у него ничего не брал. Фигурки были некрасивые. Даже маленькие дети не хотели ими играть, у них полно настоящих игрушек, куда более интересных.
Домой Тим вернулся, когда стрелка на Колокольне Времени уже прошла черный час. Отец давным‑давно храпел на открытой террасе. В воздухе гудел «мышиный писк» – квадратная штука, отпугивающая комаров‑кровопийц и заодно навевающая глубокие сны. Но Тим не хотел снов. Ни быстрых, ни глубоких. Он не лег, как обычно, на соседний топчан, а поднялся к себе, на второй этаж, распахнул настежь огромное сизое окно и стал смотреть на луну. Сегодня она не была полной, бродяга шла на убыль, один бок ее ущербно скалился из кромешной небесной тьмы. А еще сегодня луна меняла цвет. Это случалось иногда, только в поселке луна никого не интересовала сама по себе, и Тим наблюдал неприкаянную бродягу в одиночку. Он знал, почти всегда она белая‑белая. Но в иные ночи, вот как сегодня, отчего‑то наливается густым оранжевым светом и по ней бегут ослепительные вспышки, как если бы кто‑то высекал забавы ради из камня короткие искорки. Отчего это было так, Тим, конечно, не знал. Он только наблюдал бродягу. И думал. Зачем она такая плоская и все время неодинаковая? И почему, когда она круглая, то плывет по небу, хотя удобнее ей вышло бы катиться? И что у бродяги нет дома, ни на деревьях, ни в озере. Так и ходит туда‑сюда, даже когда светло, ее порой видать в пасмурную погоду: прозрачный молочного цвета круг, который ясным днем затмевается отдохнувшим за ночь солнцем. Бродягу было жаль, и Тим подумал, отчего Радетели не назначат ей какой‑нибудь приют? Или луна провинилась перед ними и тоже вела себя нехорошо? А может, нарушила однажды Единый Закон, и никто не решился взять преступницу к себе на поселение? Зато Тим был совсем не против, чтобы луна жила у них в поселке «Яблочный чиж», и замечательно вышло бы ей устроить домик у речки. Пускай там и спит, а когда хочет – купается. Куда направить свое заступничество за бродягу, Тим все равно себе не представлял. И поэтому стал думать о другом.
Ему страшно хотелось поделиться, безразлично с кем, тайной своей души, но Тим уже успел догадаться, что сделать это невозможно. Потому что бесполезно. Пару раз он с отчаянной надеждой пробовал показать свою находку и объяснить, путано и довольно бестолково, для чего она предназначена, но не нашел ни должного внимания, ни даже слабого интереса. Ни у отца, ни у Сима, своего старого дружка, жившего через улицу, ни у добродушной тетушки Зо, ни у Чичики, вечно строившей через забор глазки холостому соседу Яго. Даже Аника и та. Нет, она, конечно, слушала и смотрела в книжку очень недолго. А потом сразу забывала, когда на ум ей приходила новая проказа или забавная шутка. И Тим забывал вместе с ней. И то сказать, с Аникой ему почти всегда было не до тайны. Это оттого, что душа его находила себе иное занятие. «Отражаться в зеркале ее души», – сказал себе Тим теперь после того, как неожиданно научился нынешним вечером делать сравнения и выстраивать метафоры.
Тайна его не была нарушением ни одного из трех главных заветов. И нигде он слыхом не слыхивал, что за умение разбирать нарисованные знаки полагается наказание. Скорее всего, это умение было лишним и посторонним в поселке «Яблочный чиж», а может, и в других местах тоже.
Но вот то, что новое его знание вошло в непосредственное соединение с картинкой у границы, вот это‑то плохо! Потому что насчет границы существовал строжайший запрет. Правда, тоже не входящий в Единый Закон, но в поселке считали – нет худшего греха, чем посягнуть на ее неприкосновенность. Этому учили с малолетства, это было также непреложно, как и то, что после желтого часа следом всегда идет синий.
И теперь Тим стоял у распахнутого настежь окна и думал. Почему, если границу невозможно преодолеть, так нужен этот запрет? Раньше он никогда не находил ответа, хотя и задавался подобным вопросом не раз. Но сейчас он узрел скрытую до поры истину, будто внезапно сквозь рассеявшийся туман четко проступил противоположный, затаенный берег реки, о котором Тим не ведал, что он есть, этот берег. Потому, что границу, наверное, можно преодолеть. Иначе зачем на картинке сложилось из знаков слово ВЫХОД! Ему вдруг сделалось зябко и тесно в груди, будто бы остыла кровь и воздух больше не хотел выходить наружу, будто он нырнул глубоко‑глубоко, до самой придонной речной травы, и никогда ему больше не всплыть наверх. Это называлось страх. Тим испытывал его и прежде, и всегда страх случался отчасти приятным ощущением, потому что всегда можно было его избежать. К примеру, у края Колокольни Времени, когда достаточно отступить на шаг и холодные мурашки, бегущие вдоль по животу, пропадут сами собой вместе с боязнью. Но от нынешнего страха отступать получалось некуда. Оставалось на выбор: либо всегда стоять у края, либо сломя голову шагнуть вниз и будь что будет. До поры будет скверно, совсем скверно, подсказывал Тиму внутренний голос. И он знал, что голос этот говорит ему сущую правду.
Тим стоял и глядел в окно. И ничего не видел. Хотя разноцветные, плавающие в неподвижном воздухе фонари мягким светом озаряли пространство вокруг. Вот купол Колокольни Времени, и огромный блестящий часовой круг, который видно отовсюду, куда бы ты ни шел. Вот Соборная Площадь – ее угол выступал в просвете соседских домов, – ласковая, вечно зеленая трава, сколько ее ни топчи, наутро вырастает снова, и так до первого снега. Направо – Зал Картин, самый красивый в поселке, где на прозрачных стенах каждый вечер, а зачастую и днем показывают удивительные истории про чужие жизни и счастливую любовь. Жаль только, всегда одинаковые. Впрочем, никто в поселке, за исключением Тима, не жаловался на однообразие. А дальше налево Лечебница, дом, откуда приносят детей, и в ней родился он, Тим, и Аника, и Сим, и тетушка Зо, и его, Тима, отец, и отец отца, и почти все жители поселка «Яблочный чиж». Кроме Фавна, который загадочным образом родился неизвестно где, и кроме Яго, не так давно прибывшего по обмену из дальнего селения «Беспечная малиновка». Еще в Лечебнице есть «колдун», удивительная сверкающая штука, которая сама говорит, что и отчего у тебя болит, и сама же дает снадобье или заползает тебе вовнутрь щекочущими щупальцами и делает все для того, чтобы боль прошла. И вообще, чудное это местечко, их поселок, и здорово, что Радетели устроили его так мудро и замечательно полезно, иначе людям бы вышло совсем без их забот пропасть, и надо быть благодарным. Вот только ВЫХОД…