Эдуард сообразил. Он нашел топор и стал расширять дыру, проделанную гулем. Я держала в руках свой импровизированный факел и канистру с бензином. Мелькнула мысль, что канистра может взорваться от жара. Тогда мы не задохнемся от дыма, а взлетим на воздух.
– Быстрее! – крикнула я.
Эдуард протиснулся в дыру, и я за ним, чуть не прижегши его факелом. На сотню ярдов не было ни одного гуля. Они были умнее, чем казались. Мы побежали, и взрывная волна ударила нам в спину, как невообразимый ветер. Я полетела на траву, и у меня отшибло дыхание. По обе стороны от меня падали на землю кусочки горящего дерева. Я накрыла голосу руками и молилась. Мое обычное везение – стукнуло по спине падающим гвоздем.
Тишина – то есть больше взрывов не было. Я осторожно подняла голову. Сарая не было – ничего не осталось. Вокруг меня догорали на траве кусочки дерева. Эдуард лежал на земле, почти на расстоянии вытянутой руки. И смотрел на меня. У меня тоже было такое удивленное лицо? Наверное.
Наш импровизированный факел медленно зажигал траву. Эдуард поднялся на колени и поднял факел над головой.
Канистра бензина была невредима. Я встала па ноги. Эдуард с факелом следом за мной. Гули, кажется, удрали, умницы гули, но на всякий случай… Этого мы даже не обсуждали. Паранойя у нас одна на двоих.
Мы пошли к машине. Адреналин уже схлынул, и я была такой усталой, как никогда раньше. Сколько есть у человека адреналина, столько и есть, дальше наступает оцепенение.
От клетки с цыплятами не осталось ничего, только рассыпанные на могиле кусочки. Ближе я смотреть не стала. Еще я остановилась подобрать свою спортивную сумку. Ее никто не тронул, так она и лежала. Эдуард обошел меня и отбросил факел на гравийную дорожку. В ветвях прошелестел ветер, и Эдуард завопил:
– Анита!
Я покатилась по земле. Пистолет Эдуарда рявкнул, и что-то визжащее упало на траву. Я пялилась на гуля, пока Эдуард всаживал в него пулю за пулей. Когда я вернула сердце обратно из горла в грудь, я доползла до канистры и открыла ее.
Гуль вопил. Эдуард гнал его горящим факелом. Я плеснула на него бензином, упала на колени и крикнула:
– Жги его!
Эдуард ткнул факелом. Гуля охватило пламя, и он завопил. Ночь завоняла горелым мясом и шерстью. И бензином.
Он катался по траве, пытаясь сбить пламя, но оно не сбивалось.
– Теперь твоя очередь, миляга Захария, – шепнула я. – Твоя очередь!
Рубашка обгорела, и Эдуард отбросил грабли на дорожку.
– Давай сматываться, – сказал он.
Я от всего сердца согласилась. Я отперла машину, бросила сумку на заднее сиденье и завела мотор. Гуль лежал на земле и горел, уже не шевелясь.
Эдуард сидел на пассажирском сиденье с автоматом в руках. Впервые за все время, что я его знала, он был потрясен. Даже, кажется, испуган.
– Ты теперь и спать будешь с автоматом? – спросила я.
Он глянул на меня.
– Ты же собираешься спать с пистолетом?
Очко в его пользу. Я брала крутые повороты на гравии со всей скоростью, на которую могла решиться. Моя “нова” не приспособлена для слалома. Крушение здесь на кладбище этой ночью не казалось удачной мыслью. Фары отражались от надгробий, но ничего не шевелилось. Гулей не было видно.
Я сделала глубокий вдох – и выдохнула. Второе покушение на мою жизнь всего за два дня. Лучше бы на этот раз тоже стреляли.
Мы долго ехали молча. Тихое шуршание колес, наконец, прервал Эдуард.
– Вряд ли нам стоит ехать обратно к тебе домой, – сказал он.
– Согласна.
– Я тебя отвезу в мой отель. Если у тебя нет другого места, куда ты предпочла бы поехать.
А куда? К Ронни? Я больше не хотела ставить ее под удар. А кого еще под удар подставлять? Никого, кроме Эдуарда, а он это выдержит. И еще лучше меня.
Пейджер задрожал у пояса, посылая ударные волны мне по ребрам. Не люблю ставить пейджер в режим молчания. Он всегда меня пугает, когда срабатывает.
– Что случилось? – спросил Эдуард. – Ты подпрыгнула, будто тебя укусили.
Я стукнула по кнопке, чтобы отключить эту заразу и посмотреть, кто вызывает. Мелькнул в окошечке номер.
– Пейджер сработал в режиме молчания. Без шума, только вибрация.
Он глянул на меня:
– Ты не будешь звонить на работу.
Это прозвучало не вопросом, а утверждением. Или приказом.
– Знаешь, Эдуард, у меня нет настроения, так что не надо мной командовать.
Он сделают глубокий вдох – и выдохнул. А что он мог сделать? За рулем была я. Если он не собирался наставлять на меня пистолет и захватывать машину, оставалось только сидеть спокойно. Я съехала к ближайшей заправке, и там, в магазине был телефон-автомат. Магазинчик был полностью освещен и делал из меня отличную мишень, но после гулей мне хотелось к свету.
Эдуард смотрел, как я вылезаю из машины с бумажником в руке. Он не вышел прикрывать мне спину. Ладно, у меня есть пистолет. Если он хочет дуться, пусть себе.
Я позвонила на работу. Ответил Крейг, наш секретарь.
– “Аниматор инкорпорейтед”. Чем мы можем быть вам полезны?
– Крейг, это Анита. Что случилось?
– Звонил Ирвинг Гризволд. Просил тебя перезвонить как можно скорее, иначе встреча отменяется. Он сказал, что ты знаешь, в чем дело. Так и есть?
– Так и есть. Спасибо, Крейг.
– Голос у тебя ужасный.
– Доброй ночи, Крейг.
Я повесила трубку. Меня одолевала усталость, я выдохлась, и горло болело. Свернуться бы сейчас клубочком и проспать так с недельку. Вместо этого я позвонила Ирвингу.
– Это я.
– Что ж, вовремя. Ты знаешь, сколько мне хлопот стоило это организовать? А ты чуть не опоздала.
– Если ты не перестанешь трепаться, я еще могу опоздать. Скажи где и когда.
Он сказал. Если поспешить, мы еще можем успеть.
– И какого черта всем так необходимо все сделать именно сегодня?
– Слушай, если ты не хочешь встречаться, так и отлично!
– Ирвинг, у меня была очень трудная ночь, так что перестань на меня собачиться.
– Что с тобой?
Ну и дурацкий вопрос.
– Ничего хорошего, но жить буду.
– Если ты не в форме, я попытаюсь отложить встречу, но обещать ничего не могу, Анита. Это ведь твое сообщение дало возможность вообще до него добраться.