Я глянула на Эдуарда и увидела, что его руки находятся близко к автомату, но недостаточно близко. Лицо его было непроницаемым, спокойным, нормальным. Как на воскресной прогулке. Я была так напугана, что чувствовала в горле вкус собственной желчи. Мы переглянулись и подняли руки.
– Медленно повернитесь, – сказал Бурхард.
Мы повернулись.
Он держал какую-то полуавтоматическую винтовку. Я не такой фанат оружия, как Эдуард, поэтому не узнала страну и систему, но поняла, что она делает большие дырки. За спиной у него торчала рукоятка меча. Настоящего меча, честное скаутское.
Рядом с ним стоял Захария, держа пистолет. Держал он его двумя руками, напряженно. У него тоже не был особенно довольный вид.
Бурхард держал винтовку так, будто с ней родился.
– Будьте добры, бросить оружие и положить руки на голову, сплетя пальцы.
Мы сделали, как он сказал. Эдуард бросил автомат, а я обрез. У нас было еще много другого оружия.
Николаос отступила в сторону. Лицо у нее было холодное и разгневанное. Когда она заговорила, голос ее заполнил комнату.
– Я старше, чем вы можете себе даже представить. И вы думали, что свет дня может удержать меня в гробу? После тысячи лет?
Она вошла в комнату, тщательно следя, чтобы не встать между нами и Бурхардом, взглянула на то, что осталось в гробах.
– Ты за это заплатишь, аниматор. – Она улыбнулась, и я никогда не видала улыбки, где было бы столько зла. – Отбери у них остальное оружие, Бурхард, а потом мы займемся аниматором.
Они встали перед нами, но не слишком близко.
– Встаньте к стене, аниматор, – приказал Бурхард. – Захария, если мужчина шевельнется – застрели его.
Бурхард толкнул меня к стене и обыскал очень тщательно. Он не заглядывал в зубы и не заставлял меня снять штаны, но близко к тому. Он нашел все, что у меня с собой было. Даже короткоствольник. Мой крест он засунул себе в карман. Может быть, надо было сделать крест татуировку? Вряд ли бы это помогло.
Я отошла от стены и встала перед Захарией, и настала очередь Эдуарда. Я посмотрела на Захарию:
– Она знает?
– Заткнись.
Я улыбнулась:
– Значит, не знает?
– Заткнись!
Эдуард вернулся и встал рядом со мной. Мы стояли безоружные, с руками на голове. Не слишком приятное зрелище.
Адреналин бурлил шампанским, и сердце угрожало выпрыгнуть из горла наружу. Оружия я не боялась – на самом-то деле. Я боялась Николаос. Что она с нами сделает? Со мной? Если бы у меня был выбор, я бы заставила их меня застрелить. Это лучше всего, что придумает злобный ум Николаос.
– Они безоружны, госпожа, – сказал Бурхард.
– Отлично, – сказала она. – Вы знаете, чем мы занимались, пока вы убивали мой народ?
Я не думала, что она ждет ответа, и потому не ответила.
– Мы готовили твоего друга, аниматор.
У меня засосало под ложечкой. Мелькнула мысль о Кэтрин, но ее же нет в городе! Ронни! Господи, Ронни! Она у них?
Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Николаос рассмеялась высоким диким смехом, возбужденно хихикая.
– Терпеть не могу твой крысиный смешок, – сказала я.
– Молчите! – приказал Бурхард.
– Ох, Анита, какая же ты забавная. Приятно будет превратить тебя в одну из моих.
Она начала высоким детским голосом, а закончила таким низким, что у меня по спине мурашки поползли.
Она ясным голосом позвала:
– Войди теперь в эту дверь.
Я услышала шаркающие шаги, и в комнату вошел Филипп. Страшная рана на его горле заросла грубым и толстым рубцом. Он смотрел в комнату и ничего не видел.
– О Боже, – шепнула я.
Они подняли его из мертвых.
Николаос танцевала вокруг него, и развевалась вокруг ее ног юбка пастельно-розового платья. Подпрыгивал большой розовый бант в волосах, когда она вертелась с расставленными руками. Тонкие ноги ее были покрыты белым трико. Туфли были белыми с розовыми бантами.
Она остановилась, смеясь и запыхавшись. На щеках ее играл здоровый румянец, глаза блестели. Как она это делает?
– Правда, он совсем как живой? – спросила она, потрепывая его по руке.
Он отдернулся, следя глазами за каждым ее движением, испуганный. Он ее помнил. Помоги нам Боже, он ее помнил.
– Хочешь посмотреть, как я буду его испытывать?
Я надеялась, что я ее не поняла. И изо всех сил старалась сохранить бесстрастное лицо. Наверное, мне это удалось, потому что она топнула на меня ножкой и уперла руки в бока.
– Ну, – сказала она, – хочешь посмотреть, как работает твой любовник?
Я проглотила желчь. Может, мне следовало просто на нее блевануть. Чтобы ей неповадно было.
– С тобой? – спросила я.
Она подобралась ко мне, сцепив руки за спиной.
– Можно и с тобой. Если хочешь.
Ее лицо было вплотную к моему. Глаза такие широкие и невинные, что это казалось просто богохульством.
– Меня ни то, ни другое не прельщает, – сказала я.
– Жаль. – Она скользнула обратно к Филиппу. Он был обнажен, и его загорелое тело было по-прежнему красиво. Что значит еще пара шрамов?
– Ты же не знала, что я здесь буду, зачем же было поднимать Филиппа из мертвых? – спросила я.
Она повернулась на каблучках.
– Мы его подняли, чтобы он попытался убить Обри. Убитые зомби так забавны, когда пытаются убить своих убийц. Мы думали дать ему шанс, пока Обри спит. Он умеет двигаться, если его побеспокоить. – Она глянула на Эдуарда. – Но вы же это знаете.
– Ты хотела дать Обри убить его еще раз.
Она закивала головой:
– Ум-гу!
– Сука ты – сказала я ей.
Бурхард ударил меня прикладом в живот, и я упала на колени, ловя ртом воздух. Это не получалось.
Эдуард смотрел, не отрываясь, на Захарию, который держал пистолет точно напротив его груди. На таком расстоянии не надо ни умения, ни везения. Просто нажми на спуск и убей.
– Я могу тебя заставить делать все, что мне захочется, – сказала Николаос.
Меня окатило новой волной адреналина, и это было избыточно. Меня вывернуло в угол. Я получила сильный удар по нервам живота прикладом. Нервы были мне не в новинку; приклад – это был новый опыт.