Боль в руке была острой и обжигающей, но и у него на плоском животе появилась алая полоска. Я улыбнулась. Глаза его дернулись – чуть-чуть. Могучий воин нервничал? Я на это надеялась.
Я отступила от него. Это было смешно. Нам предстояло умирать по частям, нам обоим. И я бросилась вперед на Бурхарда, нанося удар. Он застал его врасплох, и Бурхард шагнул назад. Я повторила его стойку, и мы закружили по полу.
И я сказала:
– Я знаю, кто убийца.
Бурхард приподнял брови.
– Что ты сказала? – спросила Николаос.
– Я знаю, кто убивает вампиров.
Вдруг Бурхард скользнул мне под руку, прорезав блузку. Это не было больно. Он просто со мной играл.
– Кто? – спросила Николаос. – Говори, или я убью этого человека!
– Отчего не сказать, – ответила я.
– Нет! – крикнул Захария, повернулся и выстрелил в меня. Пуля свистнула над головой. Мы с Бурхардом оба упали на пол.
Эдуард вскрикнул. Я поднялась бежать к нему. Рука его торчала под странным углом, но он был жив.
Пистолет Захарии рявкнул дважды, и Николаос выхватила у него оружие и бросила на пол. Она схватила его и прижала к себе, перегибая назад в поясе, ломая. Голова его откинулась назад, и он завопил истошным голосом.
Бурхард стоял на коленях, глядя на представление. Я всадила нож ему в спину. Он с глухим звуком ушел по рукоять. Спина Бурхарда выгнулась, он потянулся выдернуть клинок рукой. Я не стала смотреть, сможет ли он это сделать, вытащила нож и всадила ему в горло сбоку. Когда я вытащила нож, кровь текла у меня по руке. Я еще раз ударила, и он медленно свалился на пол лицом вниз.
Николаос бросила Захарию на пол и повернулась с измазанным кровью лицом, розовое платье спереди заалело. На белое трико капала кровь. У Захарии была разорвана глотка. Он лежал на полу, ловя ртом воздух, но еще шевелился и был жив.
Она уставилась на тело Бурхарда, завопила, и эхом по всей камере разнесся дикий вой баньши. Она бросилась ко мне, вытянув руки. Я метнула нож, и она отбила его в сторону. Она ударила меня всей инерцией тела, вбила в пол и навалилась сверху. Она все кричала и кричала. Схватив мою голову, она отвела ее в сторону. Никаких ментальных фокусов, грубой силой.
– Нет! – закричала я.
Раздался выстрел, и Николаос дернулась раз, другой. Она вскочила с меня, и я услышала ветер. Он полз по комнате предвестием бури.
Эдуард прислонился к стене, держа упавший пистолет Захарии.
Николаос пошла к нему, и он разрядил в нее всю обойму. Она даже не замедлилась.
Я села и глядела, как она крадется к нему. Эдуард бросил в нее пистолет. Вдруг она оказалась над ним, прижимая его к полу.
Меч лежал на полу и был почти с мой рост. Я вытащила его из ножен. Тяжелый, неуклюжий, тянущий руку вниз. Я подняла его над головой, положив серединой на плечо, и побежала к Николаос.
Она снова говорила высоким песенным голосом:
– Я сделаю тебя своим слугой, смертный! Слугой!
Эдуард вскрикнул, а почему – я не видела. Я подняла меч, и под собственным весом он пошел вниз и наискось, как ему и полагалось. Он ударил в шею с тяжелым хлюпающим звуком. Клинок уперся в кость, и я его вытащила. Острие заскребло по полу.
Николаос обернулась ко мне и стала вставать. Я снова подняла меч и ударила наотмашь, повернувшись всем телом. Кость хрустнула, я свалилась на пол, а Николаос бухнулась на колени. Ее голова все еще висела на обрывках кожи и мяса. Она мигала и пыталась встать.
Я с воплем вознесла меч из последних оставшихся сил. Удар пришелся ей меж грудей, и я стояла, проталкивая меч внутрь. Лилась кровь. Я пришпилила ее к стене. Лезвие показалось из спины, заскребя по стене, когда Николаос соскользнула вниз.
Я упала на колени рядом с телом. Да, с телом! Николаос была мертва.
Я оглянулась на Эдуарда. У него на шее была кровь.
– Она меня укусила, – сказал он.
Я ловила ртом воздух, дышать было трудно, но было чудесно. Я была жива, а она нет, А она, мать ее так, нет.
– Не волнуйся, Эдуард, я тебе помогу. Святой воды еще хватит, – улыбнулась я.
Он посмотрел на меня, потом засмеялся, и я засмеялась вместе с ним. Мы еще хохотали, когда из тоннеля появились крысолюды. Рафаэль, Царь Крыс, оглядел бойню пуговичными глазками.
– Она мертва.
– Динь-дон, ведьмы больше нет, – сказала я.
– Злобной старой ведьмы – подхватил Эдуард старую песенку.
Мы снова свалились от хохота, и доктор Лилиан, вся укрытая шерстью, стала лечить наши раны, начав с Эдуарда.
Захария все еще лежал на полу. Рана у него на горле начала закрываться, кожа срасталась. Он будет жить – если можно назвать этим словом.
Я подобрала нож с пола и подошла к нему. Крысы смотрели на меня, но никто не вмешался. Я опустилась на колени возле Захарии и вспорола рукав его рубашки, обнажив гри-гри. Он все еще не мог говорить, но глаза его расширились.
– Ты помнишь, когда я пыталась коснуться этой штуки своей кровью? Ты мне не дал. Ты вроде бы испугался, и я не поняла, почему. – Сидя возле него, я смотрела, как залечивается его рана. – У каждого гри-гри есть что-то, что ты должен для него делать, и что-то, чего делать никак нельзя, или магия кончится. Пуф – и нету. – Я приподняла руку с очень аккуратной каплей крови. – Человеческая кровь, Захария. Разве это плохо?
Он смог выдавить из себя что-то вроде: “Не надо!”
Кровь стекла к локтю и повисла каплей, дрожащей над его рукой. Он пытался качать головой, что-то вроде “нет-нет”. Капля сорвалась и расплескалась у него на руке, не тронув гри-гри.
Все его тело будто отпустила судорога.
– У меня сегодня нет терпения, Захария, – сказала я и втерла кровь в плетеную ленту.
Глаза его закатились под лоб, показав белки. Горло издало задушенный звук, руки заскребли по полу. Грудь дернулась, будто он не мог дышать. Из тела вырвался вздох, долгий и мощный, и он затих.
Я проверила пульс – нету. Я срезала гри-гри ножом, взвесила на руке и сунула в карман. Произведение искусства зла.
Лилиан подошла и перевязала мне руку.
– Это временно. Надо будет наложить швы.
Я кивнула и встала на ноги.
– Ты куда? – спросил Эдуард.
– Собрать наше оружие.
Найти Жан-Клода. Но этого я вслух не сказала. Я не думала, что Эдуард меня поймет.
Со мной пошли двое крысолюдов. Ладно. Пусть идут, лишь бы не вмешивались. Филипп все еще корчился в углу. Там я его и оставила.