— А вот чеснок, — невозмутимо продолжал Дюбуа, протягивая ему две желатиновые капсулы. — Его освятил туринский епископ. Растер дольки в Святой Плащанице. Конечно, вы можете считать это суеверием, — добавил священник, — но, поверьте, предметы могут нести в себе положительную энергию, которая при необходимости защитит вас от воздействия отрицательной.
Шиб без возражений проглотил капсулы и даже попытался дружелюбно улыбнуться. С сумасшедшими лучше не спорить.
— Вы думаете, я спятил? — усмехнувшись, спросил Дюбуа. — Нет, Морено, я в здравом уме, но мне доводилось видеть такие вещи, о которых вы даже помыслить не можете. Я своими глазами видел демона — так же ясно, как вижу теперь вас, — выходившего изо рта шестилетнего мальчика. Я видел человека, плакавшего кровавыми слезами — настоящей кровью, которая забрызгала всех, кто стоял рядом. Я видел женщину, которую рвало фекалиями, и при этом она хохотала.
«Может быть, он посещает тот же видеоклуб, что и Грег?» — иронически подумал Шиб, но ему стало не по себе — настолько убежденно говорил священник.
— Пропадите вы пропадом! — внезапно воскликнул Дюбуа. — Я вижу, вы не верите мне. Никто никогда мне не верил! Нечего и пытаться вас убедить! — И он быстро направился к двери.
— Подождите!
Шиб схватил его за рукав.
— Вы знали, что Коста был любовником Шарля? — резко спросил он. — Да-да, ваш набожный Коста!
Дюбуа растерянно заморгал.
— Это невозможно. Совершенно невозможно.
— Шарль сам мне об этом сказал.
— Он солгал!
— Но ради чего?
Священник сжал кулаки, глаза его засверкали.
— Значит, все еще хуже, чем я думал. Весь дом заражен этой скверной!
— И еще, — продолжал Шиб, не в силах остановиться, — мне кто-то позвонил и включил пленку, на которой были записаны крики Элилу... Вы понимаете? Ее насиловали, и это записывали на пленку.
Священник изо всех сил ударил кулаком по молитвенной скамейке.
— Элилу была изнасилована? — закричал он. — Почему вы мне об этом ничего не сказали?
— У меня не было полной уверенности... Это какой-то кошмарный сон, — добавил он, нервно похрустывая пальцами.
— Нет, — жестко возразил священник, — это реальность. Битва Люцифера с Господом— вот наша постоянная реальность!
Шиб устало вздохнул. Ну вот, он все разболтал старому кретину! Ничего не поделаешь — ему отчаянно хотелось выговориться. Тем более что Дюбуа казался ему твердым и решительным человеком, пусть и не слишком приятным... Шиб чувствовал себя кораблем, застигнутым бурей— якорные цепи рвутся одна за другой, и вскоре его унесет в открытое море без руля и ветрил... В этот момент на плечо ему опустилась рука священника.
— Вы слишком устали, Морено. Вы усталый, влюбленный, вконец обескураженный безбожник. Неудивительно, что у вас выбита почва из-под ног.
— Вам что-нибудь известно? — резко спросил Шиб, хватая Дюбуа за отворот пиджака. Но тут же устыдился грубости своего жеста и разжал руку. Он понимал, что дошел до предела, был «затрахан до смерти», по изящному выражению Грега.
— Мне известно не больше, чем вам, — спокойно ответил Дюбуа, поправляя крестик, приколотый к лацкану.
— Но вы кого-нибудь подозреваете? — настаивал Шиб.
— Мы все носим маски, Морено, маски из плоти, за которыми скрываются страждущие души... Чем одна маска хуже другой?..
— Я вам говорю об изнасиловании, об убийстве, о садисте-психопате, а не о каких-то там демонах!
— В том-то и дело. Вы говорите о внешних проявлениях.
— Хорошо, — процедил Шиб, — тогда как, по-вашему, выглядит этот одержимый?
— Как знать, может быть, он скрывается под вашей личиной, — холодно ответил Дюбуа. — Вы обо всем разузнали, вы знакомы со всеми действующими лицами этой трагедии... Может быть, вы воспользовались смертью Элилу, чтобы воплотить в реальность ваши бредовые вымыслы, став одновременно автором, режиссером и исполнителем.
— Это не смешно, — проворчал Шиб.
— Тогда, возможно, это я? — продолжал Дюбуа. — Священнослужитель, поддавшийся искушению творить зло, — что может быть лучшим подарком для дьявола?
Шиб внимательно вглядывался в лицо Дюбуа. Глаза священника сверкали, ноздри раздувались, адамово яблоко ходило ходуном. Значит, он взволнован больше, чем старается показать. Или окончательно свихнулся...
— Да где же вы, Дюбуа? — донесся до них раздраженный голос Бабули. Священник тут же овладел собой и крикнул:
— Я сейчас приду.
Он вышел, оставив Шиба в полумраке часовни.
— Мы всюду вас искали, — продолжала Бабуля. — Поставщик продуктов никак не хочет уступать, и...
Голоса удалялись. Шиб устало опустился на скамейку. Деревянный Христос по-прежнему плакал на кресте. Элилу сопротивлялась необратимому процессу разложения. Золотисто-коричневый навозный жук гудел возле цветного витража. В солнечном луче танцевали пылинки. Тихо скрипнула входная дверь. Повинуясь мгновенному инстинкту, Шиб соскользнул на пол и спрятался между двух скамеек.
Шаги.
Кто-то шел по проходу, потом остановился рядом с его укрытием. Шиб увидел синие туфельки и стройные икры, обтянутые тонкими нейлоновыми чулками. Он почувствовал, как сердце забилось сильнее. Шаги проследовали дальше. Он осторожно высунул голову из-за спинки скамейки.
Бланш остановилась возле стеклянного гроба и, опершись руками о крышку, склонила голову к умершей дочери. Светлые волосы наполовину закрывали ей лицо. Плечи сгорбились. Она прижалась губами к холодному стеклу— прозрачной, но непреодолимой преграде. Потом запрокинула голову и глухо застонала. Это было похоже на погребальный плач и одновременно на угрозу. Не переставая стонать, Бланш повернулась к алтарю, сбросила на пол стоявшую на нем вазу со свежими цветами и рухнула на колени. Ее пальцы вцепились в бело-золотой алтарный покров, и она прижала его край ко рту, чтобы заглушить рыдания. Слезы потоками хлынули из ее глаз, в которых застыла вечная, никем не слышимая, жалоба — жалоба, иногда заставляющая мечтать о смерти как о счастливом избавлении. Шиб поднялся с пола и кинулся к ней. Он опустился на колени рядом с Бланш и прижал ее к себе.
Она попыталась отстраниться, изогнула спину и резко замотала головой. Но Шиб стиснул ее в объятиях еще крепче. Она укусила его, глубоко вонзив зубы ему в плечо, но он этого даже не почувствовал, продолжая крепко держать ее, и она наконец смирилась. Она уступила ему внезапно и теперь уже сама в каком-то исступлении обняла его и принялась лихорадочно гладить голову и плечи. Он припал губами к ее шее: его дыхание было настолько же горячим, насколько холодной была ее кожа. Шиб хотел что-то сказать, но понимал, что она его не услышит. Он нежно гладил плечи и спину Бланш. Она обхватила ладонями его затылок, резко притянула к себе и впилась губами в его губы. Со стены на них смотрел Христос, капельки крови из-под тернового венца струились по впалым щекам. Вода из разбитой вазы растеклась по полу, и они лежали в ней среди рассыпавшихся цветов и осколков стекла, а Элилу бесконечно умирала. Когда их плоть слилась воедино, оба закрыли глаза.