— Элиз, это Соня, — произносит Ян таким тоном, словно извещает: «это китайская императрица». — Соня Овар, из «Мунволка».
— Мне кажется, что Тентен вас очень любит, — говорит Соня своим мягким печальным голосом.
— Элиз все любят! — добродушно заверяет Ян.
— Если ты ее любишь, ты должен сделать так, чтобы она уехала подальше отсюда, — отвечает Соня.
Обращение на «ты» показывает, что они знакомы куда ближе, чем пытались показать вчера.
— Увези ее, Ян, — продолжает она настойчивым тоном. — Ты знаешь, что здесь будут твориться жуткие вещи.
— Ты о чем?
— О безумии, о разрушении, о зле, вот о чем.
Я дрожу. Она говорит так убедительно, Ян, кажется, встревожился:
— Ты что-то знаешь?
— Тентен, пошли!
— Соня! Подожди! Ты не можешь наговорить такого, а потом взять и уйти. Соня!
Скрип удаляющихся шагов. Я остаюсь одна.
— Ну, а где же Ян? — спрашивает Иветт. — Забегу за газетами, — добавляет она. — Все в порядке? Вам не холодно?
Слева от меня тихое тявканье. Я нажимаю кнопку моего кресла и проезжаю метр или два в направлении звука. Голос Сони, тихий, сдержанный. Настойчивый голос Яна. Я продвигаюсь еще немного, моля небо, чтобы ни во что не врезаться.
— Отстань от меня, мне от тебя ничего не надо!
— Послушай…
— Ты знаешь, что если силы зла вырвались наружу, их ничто не остановит. Они уже в пути, Ян. Они уже нанесли удар, ведь так?
— Но…
— Нет, молчи. Ты еще не усвоил, что слова ничего не значат?
— Это глупо. Соня, доверься мне!
— Доверие — это непозволительная для меня роскошь. Пусти меня, я ухожу!
Голос Яна становится еще более настойчивым:
— Я хочу снова увидеть тебя.
— Может быть.
— Нет. Сегодня вечером.
— Сегодня вечером я работаю.
— После закрытия. Надо поговорить.
— Отпусти, ты мне делаешь больно!
— Договорились?
— Да. Тентен, пошли!
Я перевожу дыхание. Ян бормочет что-то непонятное. Потом:
— А, вот вы где! А Иветт?
Не дожидаясь ответа, он берется за кресло, и мы снова выезжаем на главную улицу.
Не претендуя на лавры Шерлока Холмса, я все же могу заключить из услышанного, что Соне что-то известно об убийстве в Антрево. Не следовало Яну отпускать ее. Даже если речь идет лишь о глупых подозрениях, надо, чтобы она поделилась ими с жандармами… У меня создается впечатление, что мы ведем себя, словно все случившееся — это сказки, словно на самом деле не погибла молодая женщина, словно мы с Иветт не съели по куску ее тела, словно убийца не разгуливает на свободе по Кастену. Может быть, мы пребываем в шоковом состоянии и поэтому отрицаем реальность происходящего? Или же просто мое ощущение действительности изменилось из-за того, что я вынуждена существовать, замкнутая в самой себе?
— Я купила «Нукс вомика», это улучшает пищеварение, — сообщает Иветт. — Ян, с вами все в порядке? У вас какой-то странный вид. Хотите немного «Нукса»?
— Нет, спасибо. Мы только что встретили Соню, и она показалась мне… очень … взволнованной.
— Молоденькая барменша?
Видимо, Ян кивнул, потому что Иветт продолжает:
— Молочница мне сказала, что она всегда была милой девочкой, но немножко… немножко легкомысленной, скажем так. По сути дела, иногда она зарабатывает своими прелестями. Это племянница старого Моро, неграмотного пастуха, который никогда не спускается с горных пастбищ. Он ее и воспитал. В жизни не поверишь, хорошенькая, модная девушка, и все такое… и выросшая на козьем молоке!
— Вы тут живете всего неделю, а я — всю жизнь, и вы уже столько знаете про всех жителей! — восклицает Ян.
— Уж не хотите ли вы сказать, что я — сплетница?
— Нет, конечно! Тонкий психолог, только и всего.
Пораженная Иветт дает сигнал к отправлению.
Чувствую, как снежинки падают мне на щеки, на лоб, наверное, я уже покрыта тонким слоем снега. Статуя сидящей женщины, конец двадцатого века. Итак, Соня занимается проституцией. Уж не общалась ли она с убийцей? Вдруг он — один из ее клиентов? Клиент, который запугал ее до такой степени, что она ничего не хочет рассказать. Или это ее дядя? Дикий пастух, который спускается с гор, чтобы распинать порочных женщин? Боже мой! Почему Ян отпустил ее?
Я роюсь под пледом, достаю блокнот с привязанной к нему ручкой и пишу: «Соня, должна поговорить с полицией!».
— И как, по-вашему, я смогу ее заставить? — мрачно огрызается он.
«Это не игрушки!»
— Да знаю я! Лорье показывал мне фотографии трупа, можете себе представить? Я чуть не облевал его фуражку.
Значит, Лорье ниже Яна. А какого роста Ян? Ох, Элиз, какое это имеет значение?
Мы молча возвращаемся домой. Ян сразу же уходит. Мрачный день тянется долго. Обедаем без аппетита. Иветт испускает вздохи, от которых, кажется, трескаются поленья. Кофе, рюмочка после кофе, телесериал, я закипаю от скуки! Вдруг гудок автомобиля, потом звонок.
— Иду, иду! Вот ведь, в середине «Веселого круиза»!
— Ку-ку! А мы решили заехать поздороваться!
Милая Франсина! Иветт торопливо бормочет «здрасьте» и выключает телевизор, а Франсина оккупирует гостиную.
— Я позволила себе привезти нашу милую Летицию, которой так нравится общество нашей милой Элиз, и Жюстину, она только что приехала. Жюстина Ломбар. Надеюсь, мы вам не помешали? Я сегодня совсем не спала после этих ужасов. Жюстина, познакомьтесь, это Иветт и Элиз.
— Здравствуйте, — говорит Жюстина чувственным голосом а-ля Марлен Дитрих.
— Летиция, будь добра, подведи Жюстину к дивану.
Подведи Жюстину? Она что, слепая? Ходунки Летиции скользят по паркету.
— Я всю ночь думала о вас, — заверяет меня Летиция. — Вот, Жюстина, дошли, можешь сесть. Жюстина не видит, — подтверждает она мои подозрения.
Забавно, должно быть, мы выглядим: сидим напротив друг друга и обе ничего не видим. Небольшая пауза, прерываемая аханьем Франсины, которая решила помочь Иветт приготовить чай. Летиция покашливает. Жюстина прочищает горло. Я сжимаю пальцы на своей шерстяной юбке. Наверное, мы похожи на трех ярмарочных уродов в кукольном домике. Внезапно Жюстина прерывает молчание:
— Я знаю, что вы не можете разговаривать. Летиция мне объяснила. Мне так жаль…
Мне тоже.
— Я, вроде бы, светлая блондинка, у меня веснушки, рост — метр шестьдесят восемь, вешу пятьдесят восемь кило. Мне пятьдесят два года. Я вам это рассказываю, чтобы вы могли меня представить.