— Вероник Ганс, одна из лыжных инструкторш.
— Ах да, я узнаю ее, она занималась с моим внуком. Слушайте, это же мясник какой-то! Начиная с малышки Овар, и теперь тут… Впервые за тридцать лет вижу такое! Обычно приходится иметь дело со сломанными ногами, в крайнем случае — с переломами позвоночника или с дорожными авариями, и эти аварии — зрелище малоприятное, но это же просто отвратительно! Можете посветить получше? Спасибо.
— Как давно она умерла?
— Тело еще теплое. Полчаса? Час от силы. Видите края раны, вот тут?
— Да. Очень неровные.
— Именно. И такие же следы с другой стороны. Это любопытно. Вы нашли орудие?
— Пока нет.
Доктор молча углубляется в работу. Кто-то толкает меня, молодой голос произносит: «Мне нехорошо…» И кого-то рвет прямо возле меня.
— Черт возьми, Морель, аккуратнее! — замечает Мерканти.
— Простите, бригадир, — извиняется тот, кого назвали Морелем.
— Я склоняюсь в пользу инструмента с двойным лезвием, типа кустореза, — говорит в это время доктор.
— Простите? — переспрашивает Лорье.
— Плоть не распилена, а искромсана, так что я склоняюсь в пользу кустореза или ножниц по металлу, словом, какого-то крупного инструмента, из тех, которыми пользуются, чтобы срезать замки, перерезать металлические прутья и так далее.
— Это трудно спрятать под одеждой.
— Не труднее, чем пилу. Да к тому же под дутой курткой…
Все та же песня. Совсем рядом со мной жужжит муха.
— Не давайте ей сесть на жертву, это ужасно, — лепечет Морель.
— Она просто занята своим делом, — отвечает доктор. — В любом случае, через сорок восемь часов тело уже будет во власти червей.
— Вы действительно считаете, что кто-то вошел в лифт одновременно с жертвой, вынул из-под куртки кусторез, зажал ее шею между лезвиями и — крак! — сжимал их, пока голова не отделилась от шеи? — недоверчиво спрашивает Лорье.
— Посмотрим, что вам скажут в лаборатории.
— И она не кричала?
— Может быть, перед этим ее оглушили. Исследование покажет.
Шум шагов.
— Судя по всему, никто ничего не знает, никто ничего не слышал, как обычно, — тихо говорит Мерканти.
— Она действительно вошла в дом. Кто-то или ждал ее здесь, или шел за ней. Вы уверены, что после мадам Ломбар никто не пользовался лифтом?
— Судя по собранным нами свидетельствам, никто. Шнабель, проверявший, не прячется ли где-нибудь Вероник Ганс, поднимался и спускался по лестнице.
— А если она была там, в кабине лифта? В котором точно часу спустилась мадам Ломбар?
— В девять шестнадцать, по словам медбрата, который утверждает, что в этом время посмотрел на часы, — уточняет Мерканти.
— Он смотрит на часы каждый раз, когда открываются двери лифта? — ворчит Лорье. — А кто спускался перед ней?
— Клара Ринальди, Эмили Доменг и Кристиан Леруа — в восемь сорок вместе с медбратом. Мадам Ольцински, мадемуазель Андриоли и мадемуазель Кастелли — примерно в восемь пятьдесят.
— А где Кинсей?
— Он спустился раньше, примерно в восемь пятнадцать.
— Но его не было за завтраком? — спрашивает Лорье таким тоном, словно хочет сказать: «Но у него на руках была кровь».
— Он вышел погулять. Ему не хотелось есть. Проблемы с желудком, — отвечает Мерканти.
— Так-так, — бормочет Лорье.
— Хм, простите, шеф, но…
Он что-то шепчет. Потом кто-то берется за мое кресло и везет меня к остальным. Черт! С чего это он проявляет такое рвение? Ну вот, я ничего не слышу. К тому же вокруг все говорят одновременно. Пытаюсь сосредоточиться. У убийцы было примерно полчаса с момента, как спустились мы, до того, как Жюстина воспользовалась лифтом в обществе трупа Вероник Ганс. Отсутствовал ли кто-то за завтраком? Откуда я могу это знать? А Леонар? Странное отсутствие. Еще один вопрос: почему Вероник Ганс поехала на лифте? У нее была назначена встреча где-то на верхних этажах?
Кусторез. Я с трудом заставляю себя представить, как может выглядеть человеческая шея, зажатая между двумя острыми лезвиями кустореза. Каков диаметр шеи? Ну, примерно, как расстояние между моими большим и указательным пальцами, даже немного меньше. Значит, сантиметров двадцать. Да, не такая уж толстая. Ее, безусловно, перед этим оглушили. Если только… Может ли человек кричать, когда два стальных лезвия врезаются ему в шею, пережимая сонную артерию и трахею?
— Все в порядке, Элиз? — спрашивает Летиция. — Это было такое жуткое зрелище, — продолжает она, не дожидаясь моего ответа. — Они только что положили ее в пластиковый мешок. Они ее унесут. Я больше никогда не решусь пользоваться этим лифтом, попрошу мадам Ачуель дать мне комнату на первом этаже. Там все забрызгано кровью. Иветт стало дурно. Мадам Реймон дала ей понюхать уксус. Они все расспрашивали нас, кто ездил на лифте и в котором часу и кто что сегодня делал, начиная с семи утра. Хорошо, что мы спускались все втроем. Представляете Жюстину, которая стоит в кабине, не подозревая, что прямо за ней находится обезглавленное тело? И, может быть, убийца! — добавляет она в крайнем возбуждении.
При мысли о человеке, забрызганном кровью, скорчившемся позади Жюстины, с горящими безумными глазами, у меня холод пробегает по спине. Нет, лифт оставался на первом этаже, тогда бы все увидели, как он выходит. Внимательно, Элиз, подумай. Никто не видел, как Вероник вошла в лифт. Значит, она поднялась наверх до того, как мы все собрались внизу на завтрак. Бумагу, ручку, поразмыслим.
Лифт находится в холле, из которого можно войти и в гостиную, и в столовую, отделенные друг от друга только аркой. Из каждой комнаты «зрячие» могут видеть двери лифта и, следовательно, того или тех, кто им пользуется.
Завтрак подают с восьми сорока пяти до девяти пятнадцати, потому что до этого пансионеры совершают утренний туалет с помощью Мартины и Юго. Ян спит на первом этаже, как и Жан-Клод, в комнатах, расположенных за игровой и за кухней, откуда лифт не виден. Предположим, что Вероник пришла около восьми тридцати. Она подстерегает момент, когда в гостиной нет никого. Заходит в лифт и едет на свою загадочную встречу.
Что она делает до восьми пятидесяти, до того момента, когда мы вошли в лифт, где, как мы знаем, ее тела не было?
Она находится в какой-то комнате. Где ее оглушают, потом затаскивают в лифт, блокируют двери и убивают. Потом убийца спускается по лестнице, выходящей в темный уголок холла, откуда можно войти в гостиную через постоянно открытую боковую дверь, и вместе с нами ждет, когда обнаружат труп. Ход, достойный игрока в покер, предполагающий, что никто не решит подняться за чем-то к себе в комнату и что Жюстина спустится не раньше девяти пятнадцати, по своей привычке, вечно раздражающей мамашу Ачуель. Значит, убийце известны привычки Жюстины.