Не похоже. Если так, то он маскировался лучше любого другого, кого мне приходилось встречать. И к тому же, если он оборотень, почему не вступил в битву с коброй? Для невооруженного человека он поступил очень разумно: не путался под ногами.
Стивен, с которого начиналась эта великолепная ночь, выглядел совсем не великолепно. Длинные белокурые волосы пропитались потом и прилипли к лицу. Пол закрытыми глазами налились черные мешки. Дышал он быстро и неглубоко. Глаза под закрытыми веками дергались. Сны видит? Кошмары? Снятся ли вервольфам оборотни-овцы?
Ричард выглядел великолепно, но ведь его не колотили о бетонный пол гигантская кобра. Он открыл глаза, будто почувствовал, что я его рассматриваю. И посмотрел в ответ совершенно пустыми карими глазами. Мы смотрели друг на друга молча.
Его лицо состояло из сплошных углов. Лепные скулы и твердая челюсть. Ямочки смягчали черты его лица и делали его слишком совершенным на мой вкус. Мне всегда неуютно в обществе слишком красивых мужчин. Может, низкая самооценка. Или, быть может, прекрасное лицо Жан-Клода заставляет меня ценить очень человеческое качество – несовершенство?
– Что с ним? – спросила я.
– С кем?
– Со Стивеном.
Он посмотрел на спящего. Стивен во сне издал какой-то тихий звук, беспомощный и перепуганный. Определенно кошмар.
– Его не надо разбудить?
– Вы имеете в виду – от сна? – спросил он.
Я кивнула.
Он улыбнулся:
– Мысль хорошая, но он еще несколько часов не проснется. Можете устроить здесь пожар, он все равно не пошевелиться.
– Почему?
– Вы, в самом деле, хотите знать?
– Конечно. Все равно мне сейчас делать нечего.
Он оглядел пустынный коридор.
– Что ж, неплохая причина.
Он откинулся назад, отыскивая голой спиной кусок стены поудобнее. Поморщился: наверное, удобной стены не бывает.
– Стивен перекинулся обратно из волка и человека меньше чем через два часа.
Это было произнесено так, будто все объясняло. Может быть, но не мне.
– И что? – спросила я.
– Обычно оборотень остается в обличии зверя от восьми до десяти часов, потом коллапсирует и перекидывается обратно. Перекинуться раньше – это требует уйму сил.
Я поглядела на спящего оборотня:
– Значит, коллапс – нормальное явление?
Ричард кивнул:
– На весь остаток ночи.
– Не слишком хороший метод выживания, – заметила я.
– После коллапса большинство вервольфов слабее осенней мухи. Тогда их и отлавливали охотники.
– Откуда вы столько знаете о ликантропах?
– Это моя работа. Я преподаю естественные науки в средних классах местной школы.
Я на него уставилась:
– Вы – школьный учитель?
– Да. – Он улыбнулся. – Вас это удивляет?
Я покачала головой:
– Как это школьный учитель оказался в компании вампиров и вервольфов?
– Что я могу сказать? Повезло.
Я не могла не улыбнуться:
– Это не объясняет, откуда вы знаете про оборотней.
– Я прослушал курс в колледже.
Я снова покачала головой:
– Я тоже, но я не знала, что оборотни впадают в коллапс.
– У вас диплом по противоестественной биологии? – спросил он.
– Ага.
– У меня тоже.
– Так почему же вы знаете про ликантропов больше меня?
Стивен пошевелился во сне, отбросив здоровую руку в сторону. Одеяло соскользнуло, открыв живот и часть бедра.
Ричард поправил одеяло на нем, как на ребенке.
– Мы со Стивеном давно дружим. Ручаюсь, вы знаете о зомби такое, чего я в колледже узнать не мог.
– Наверное, – сказала я. – А Стивен тоже учитель?
– Нет. – Он улыбнулся, но улыбка это не была приятной. – Школьные советы косо смотрят на учителей – ликантропов.
– По закону они не имеют права этого запрещать.
– Это да, – ответил он. – Последнему учителю, который посмел учить их драгоценных крошек, они бросили в окно зажигательную бомбу. Ликантроп не заразен, пока он в человеческом обличье.
– Это я знаю.
Он покачал головой.
– Извините, для меня это больной вопрос.
Мой любимый проект – права для зомби; почему не может быть своего любимого проекта у Ричарда? Равные права для мохнатых при найме на работу. Я это понимаю.
– Вы очень тактичны, ma petite. Вот никогда бы не подумал.
В коридоре стоял Жан-Клод. Я не слышала, как он подошел. Да, но я отвлеклась на разговор с Ричардом. Конечно, конечно.
– Не могли бы в следующий раз топать погромче? Надоела мне ваша манера подкрадываться.
– Я не подкрадывался, ma petite. Вы отвлеклись разговором с нашим красивым мистером Зееманом.
Голос его был приятен и мягок, как мед, и все же в нем была угроза. Она ощущалась, как холодный ветерок по спине.
– В чем дело, Жан-Клод? – спросила я.
– Дело? Какое может быть дело?
В его голосе слышались злость и какая-то горькая насмешка.
– Перестаньте, Жан-Клод.
– Что вы имеете в виду, ma petite?
– Вы сердитесь. Почему?
– Ай-ай-ай! Моя слуга на может уловить моего настроения. Стыдно. – Он присел рядом со мной. Кровь на белой сорочке засохла коричневатой коркой, залив почти всю грудь. Кружева на рукавах были похожи на засохшие коричневые цветы. – Вы желаете Ричарда, потому что он красив или потому что он человек?
Голос его упал почти до шепота, такого интимного, будто он говорил что-то совсем другое. Он умел шептать, как никто другой.
– Я не желаю Ричарда.
– Бросьте, ma petite. Не надо лгать.
Он потянулся ко мне, коснулся длинными пальцами моей щеки. На руке засохла кровь.
– У вас кровь под ногтями, – сказала я.
Он дернулся, рука сжалась в кулаке. Очко в мою пользу.
– Вы каждый раз меня отталкиваете. Почему я только с этим мирюсь?
– Не знаю, – честно ответила я. – Я все надеюсь, что я вам надоем.
– Я надеюсь, что вы будете со мной вечно, ma petite. Я бы не стал делать такое предложение, если бы думал, что вы мне наскучите.