– А у меня всего трое, – сказала Чантория с натянутым смешком и добавила театральным шепотом: – Да и то один из них извращенец.
Третий наблюдатель на экране, мужчина средних лет, сделал вид, что не слышит. Как и у Чантории, его пах был прикрыт полотенцем.
Пока Чантория докармливала Мармеладку, Траффорд разморозил две порции лазаньи и остудил трехлитровую бутыль пепси. Они поели за столиком для видеоигр. Траффорд хотел постелить на него скатерть, чтобы не видеть бесконечной рекламы новых игровых программ, которые вскоре должны были появиться в интернете. Ему было трудно сосредоточиться на ужине среди всех этих прыгающих, кувыркающихся, стреляющих и дерущихся уродцев, но Чантория настояла на том, чтобы поверхность стола осталась открытой.
– Мы в онлайне, Траффорд, – предупредит она. – Тебе надо, чтобы нас считали ненормальными?
Траффорд покорился, признав ее правоту. Если видеоигры и скачущие уродцы считаются хорошим развлечением, значит, чем больше их у тебя перед глазами, тем тебе должно быть веселее. Что тут может не нравиться?
Они ужинали в тишине – во всяком случае, не разговаривая друг с другом. Разумеется, до настоящей тишины в комнате было далеко. По обоим ноутбукам шло караоке-реалити-шоу, а смартфоны и прочие электронные устройства, разбросанные по квартире, ловили и отображали новостной поток. На коробке с рисовыми хлопьями мельтешила реклама последнего блокбастера, а стенной экран, конечно же, был занят эмотирующими соседями. Кроме того, сквозь пластиковые перегородки просачивался шум, издаваемый всеми остальными ноутбуками, коммуникационными устройствами и коробками с сухим завтраком, которые находились в их многоквартирном доме.
Как всегда, было утомительно жарко. Траффорд видел на верхней губе Чантории блестящие капельки. Пот ручейками сбегал и по ее обнаженной груди. Малышка раскричалась: в жару все дети непрерывно капризничали.
– А вы двое чего молчите? – рявкнул голос Куколки. – Почему не участвуете?
Чантория встрепенулась, как испуганная птица, и сразу же увеличила громкость, чтобы расслышать Незабудку, которая снова появилась на большом экране.
– Я чувствую себя одинокой и совсем разбитой, – раздался ее голос на фоне приглушенного гомона вокруг. – Внутри точно все онемело. – Юное лицо Незабудки исказила страдальческая гримаса – муки несчастной матери были так сильны, что даже толстый слой ботокса не помешал им прочертить складки на каменно-гладкой поверхности ее лба. – Как будто оттуда вырезали кусок. Страшно подумать, что бы я сделала, если б не знала, что Господь всегда со мной.
– Я тоже с тобой! – выпалила Чантория, и Траффорд вздрогнул: так явно прозвучала натянутость в ее возгласе. Неужто она не понимает, что слабых чаще всего превращают в козлов отпущения? Если Чантория не хочет, чтобы над ней издевались, нельзя показывать, что она в любой момент готова стать жертвой чужих нападок
На мгновение мысли Траффорда вернулись к Сандре Ди, которую пыталась смешать с грязью Принцесса Любомила. Эта женщина с натуральной грудью не была жертвой. Она смело встретила злобный взгляд Принцессы Любомилы, и этот отважный поступок помог ей защитить себя. Траффорд и прежде замечал подобное. Жаждущую расправы толпу нередко сбивали с толку проявления личного мужества. Только вот демонстрировать такое мужество было очень трудно.
– Спасибо, Чантория, это ужасно мило с твоей стороны, – сказала Незабудка сквозь слезы. Чантория улыбнулась, но Незабудка тут же ядовито прибавила: – Хоть я и не уверена, что мне сейчас так уж приятно общество молодой мамочки, которая в любой момент может дать бубик своему здоровому ребенку.
Чантория отпрянула, словно ее ударили. На ее щеках выступил пунцовый румянец. Траффорд смотрел, как не только ее лицо, но и плечи, руки и вся грудь покрываются красными пятнами унижения. Ее соски почти исчезли, потому что кожа вокруг них побагровела от смущения и стыда.
– Я не хотела… – пробормотала Чантория.
Но Незабудка уже забыла о ней и двинулась дальше: ее переполняли чувства. В конце концов, она имела право излить свою скорбь.
– Спасибо моему медиуму, – продолжала она. – Знаете Медовушку? Она беседует с моим мальчиком с тех пор, как он меня покинул, и он сказал ей, что счастлив там, куда его взяли. Медовушка в этом уверена: он счастлив и ждет меня вместе со своей старшей сестричкой, которая ушла раньше.
– Значит, в раю Сникерс научился говорить? – спросил Траффорд.
Это вырвалось у него невольно. Незабудка разозлила его бесцеремонной отповедью, которой она наградила Чанторию в ответ на попытку ее утешить. Вдобавок, его бесила идиотская вера в сверхъестественные способности Медовушки. Для Траффорда было очевидно, что Медовушка, их самозваный экстрасенс, – глупая толстуха, сплетница и завистница да к тому же врунья. Одна мысль о том, что это слабоумное существо может разговаривать с младенцами, которые умерли, даже не успев обрести дар членораздельной речи, выводила его из себя своей нелепостью.
Конечно, Траффорд понимал, чем вызвана его реплика, и тем не менее он предпочел бы сдержаться. Лицо Чантории из ярко-алого стало мертвенно-бледным. Она смертельно испугалась. Траффорд оскорбил безутешную мать, позволив себе ехидное замечание об ее погибшем ребенке! Нельзя было и представить себе более наглого выпада в адрес всего общества.
Куколка, которая, похоже, умела следить за полусотней разговоров одновременно, среагировала на это в мгновение ока.
– Что ты сказал? – прогремела она.
– Я… – Траффорд запнулся.
– По-твоему, Медовушка не беседует с маленьким Сникерсом? – негодующе спросила Куколка.
– Он не то имел в виду! – проблеяла Чантория.
– Медовушка… чувствует мысли моего сыночка, – вмешалась Незабудка.
Она была в растерянности. Неужели человек, находящийся в здравом уме и трезвой памяти, осмелился проявить неуважение к эмотирующей матери, которая недавно похоронила свое дитя? Это казалось просто невероятным, и она сомневалась, что правильно расслышала слова Траффорда.
– Конечно, чувствует! – яростно воскликнула Куколка. – Медовушка – прекрасный медиум! Тут и спорить нечего. Благодаря Медовушке мы все…
– Да-да, ты права, – поспешно перебил ее Траффорд, понимая, что надо исправлять свою ошибку, прежде чем к разговору подключатся остальные сорок с лишним соседей, делящих с Незабудкой ее боль. Иначе последствия его промаха могли стать роковыми. – Именно это я и хотел сказать!
– Чего? Что ты хотел сказать? – подозрительно спросила Куколка.
– Как… как это чудесно, что благодаря Медовушке Незабудка знает о чувствах своего ребенка.
– Тогда зачем ты спросил, научился ли Сникерс говорить? – поинтересовалась Куколка с явным сомнением в голосе.
– Я подумал, что раз Сникерс не умел говорить, когда был живым, то теперь его душа чувствует еще сильнее. Она почти говорит… даже лучше! Невинное дитя может сказать своими чувствами гораздо больше, чем мы способны передать словами, и спасибо Любви за то, что у нас есть Медовушка, которая… которая умеет это улавливать. Как будто Сникерс и правда научился говорить.