— Я врач на вызовах, — сказала Эмма, схватив телефон и нажав зеленую кнопку. — Это Эмма.
— Пожалуйста, не бросай больше трубку, — услышала она голос Кельвина.
— Я не бросала трубку. Я уронила телефон, — ответила она, пытаясь свободной рукой сгрести предметы с прилавка. — Но теперь я ее точно брошу. Чего тебе нужно?
— Я хочу пригласить тебя на ужин.
В тот момент, когда до Кельвина дошло, что, уволив симпатичную старшую отборщицу, которая не давала ему сосредоточиться, он не только не восстановил ясность мысли, но утратил ее в еще большей степени, он решил, что должен встретиться с ней и разобраться с причиной своей задумчивости. Поэтому с той же внезапностью, с которой он ее уволил, он решил, что придется пригласить ее на ужин.
Кельвин объявил перерыв и нашел номер Эммы в банке данных сотрудников в своем компьютере.
— Я знаю, что сегодня вечером ты свободна, — сказал он, — поэтому, возможно, нам удастся кое-что обсудить.
— Благодаря тебе я свободна до конца жизни, — ответила Эмма.
— Тогда поужинай со мной.
— С какой стати? Что происходит?
— Я хочу накормить тебя ужином.
— Мне не нужен ужин. Мне нужна работа.
— Ну, возможно, мы поговорим об этом.
— В смысле?
— За ужином. Мы поговорим о твоей работе, если хочешь.
— Ничего не понимаю. Кельвин, что происходит?
— Ничего не происходит.
— Какого черта, Кельвин? — сердито спросила она. — Это что, какая-то игра, в которую тебе нравится играть со своими сотрудницами?
— Слушай, Эмма, ничего не происходит, понятно? Я работаю. Я говорю. Я действую инстинктивно.
— Ты увольняешь людей.
— Ну, извини. Позволь угостить тебя ужином.
— Нет! Мне не нужно угощение, и мне вообще не нравится этот разговор. Я не хочу, чтобы со мной играли. Что происходит?
— Я ведь только что сказал, что ничего не происходит. Перестань спрашивать меня, что происходит. — К Кельвину снова возвращался его деловой, командный тон. — А теперь послушай, Эмма, у меня совещание. Ты знаешь, как важен сегодняшний день и до чего он сложен, ведь ты сама работала в шоу, поэтому я не собираюсь продолжать этот разговор, пока мы не сможем поговорить в более спокойной…
— Ты женатый мужчина!
— Неправда.
— Нет, правда. В журнале «Hello!» была статья о свадьбе.
— Ладно, я женат, но это в прошлом.
— Ты ее тоже уволил?
— Нет, она… Слушай, как, черт возьми, все это связано с моей женой?
— Потому что ты приглашаешь меня на ужин.
— Да, на ужин. Я не предлагаю тебе руку и сердце.
— Ну а что ты предлагаешь? Что происходит?
— Перестань спрашивать меня, что… Слушай… Эмма, пожалуйста, ты ведь знаешь, что я должен возвращаться на это чертово совещание. Поэтому перестань спрашивать меня, что происходит, и скажи, что ты со мной поужинаешь.
Последовала долгая пауза.
— Эмма? — настаивал Кельвин. — Мне правда нужно возвращаться на совещание.
— Хорошо. Я согласна. Но…
Он не дал ей договорить:
— Я пришлю за тобой машину к восьми.
На этом разговор закончился. Эмма постояла, глядя на телефон, и вдруг пришла в ярость. В бешенство. Ублюдок! Кем он себя возомнил? Ей вообще не следовало соглашаться. Почему она согласилась? Почему она не сказала ему, чтобы он шел к черту? И… что же ей сегодня надеть?
Кельвин сразу же почувствовал себя лучше. Он хотя бы ненадолго пришел в согласие с самим собой. Ее не было в комнате, и она не отвлекала его, но и ее отсутствие тоже не отвлекало, потому что он скоро снова с ней увидится. Поэтому пока что он мог полностью сосредоточить свои усилия на работе.
— Следующий.
Появился прикольный гот.
«Я член группы „Без головы“, и я…»
— Хорошо, подойдет. Следующий.
Еще один прикольный гот.
«Я прибыл из далекой, далекой галактики…»
— Притормози. У нас достаточно готов для коллажа? — спросил Кельвин.
— Боюсь, недостаточно, — сказал Трент.
— А что, если добавить нескольких «трекки» и мистиков и сделать общий коллаж из лунатиков?
— Тогда хватит, точно хватит. У нас четыре воскресших Элвиса и одна Пэтси Клайн.
— Потягаться с Джоном Ленноном так ни у кого наглости и не хватает? — спросил Кельвин. — Хорошо, оставим его. Следующий.
Старушки, симпатичные дети, уродливые ботаники, бандиты, считающие себя Эминемом, жирные шлюхи с забавными региональными акцентами.
«Йа спайу „C'mon Byeby Loit Моу Foyer“».
— Отличная тетка, — сказал Кельвин. — Следующий.
Унылый, лысый коротышка, который признался, что влюблен в Берилл:
«Она просто создана для меня. Она такая добрая и милая, и я не считаю, что мой маленький рост может стать препятствием. С ней я буду чувствовать, что мой рост десять футов».
— Оставляем его, — сердито бросил Кельвин. — Шевелись, Трент! Не разбазаривай мое время.
— Я подумал, это может стать постоянной темой, — храбро ответил Трент.
— В смысле, что Берилл привлекает карликов?
— Да, это всегда так хорошо срабатывает. Знаешь, все дело в сексуальности Берилл и ее образе отличной мамочки. В смысле, карлики могут быть довольно милыми, правда? И они размером с ребенка. Это вроде как объединяет секс и материнство. Когда она их обнимает, они теряются между ее грудей, она вроде как одновременно и удовлетворяет их, и грудью кормит.
— Кормит грудью? Берилл транссексуалка!
— Да, босс, но я думаю, люди это уже переварили. Сейчас она всеобщая мамочка.
— Это просто отвратительно. Мне нравится. Оставим его пока. Следующий.
Необычно старообразная молодая пара, которая, казалось, вынырнула из тридцатых годов:
«Мы влюблены в Ноэля и Герти, — сказал парень, — и мы хотели бы спеть „Some Day I'll Find You“ из „Сладкой горечи“».
— Да. Пойдет для одного кадра. Следующий.
И так продолжалось, пока запас «липучек», «выскочек» и «сморчков» Трента не иссяк.
— Вот и все, босс. Лучшее, что мы смогли найти. Конечно, мы, наверное, пропустили нескольких, но все равно думаю, что сливки мы сняли. Кроме, конечно…
Кельвин знал, о ком он говорит. И все остальные тоже.