— Кельвин, я не такая, как ты. У меня все наоборот. Тебе нужно ослабить контроль, а мне нет. Моей проблемой всегда было полное отсутствие контроля. Теперь мне нужно все контролировать.
— Но почему?
— Потому что, Кельвин, в тот день, когда ты уволил меня и пытался меня трахнуть…
— О, только не это.
— Да, это.
— Я же раскаялся.
— Я в этом не сомневаюсь, но в тот день ты показал мне свою сущность, и я не сомневаюсь, что, если бы я переспала с тобой тогда и ты взял бы меня обратно на работу, сейчас ты не был бы в меня влюблен. Тебя очень волнует то, что ты не можешь заполучить меня. Тебе нравятся трудные задачи, Кельвин. Ты не можешь от них отказаться.
— Ты когда-нибудь полюбишь меня?
— Когда смогу доверять тебе. Слушай, мне пора, я в «Сейнзбериз». Ты позвонишь мне попозже?
— Конечно.
— Пока.
Кельвин выключил телефон, разочарованный и взволнованный одновременно. Он знал, что Эмма права. Он очень любил трудные задачи. Он должен получить эту девушку.
Челси вернулась в холл, где ее ждал следующий сюжет. Сценарий к нему написал сам Кельвин, но лично присутствовать на съемках не хотел.
— Э-э-э, ваше королевское высочество? — сказала Челси.
Принц Уэльский оторвался от книги и посмотрел на нее.
— Э-э-э, что? О, привет. Как дела? Зубрю севооборот. Небольшие земельные участки — это просто кошмар для ферм, вы согласны? По крайней мере, я всегда так думал. Возможно, я с ума сошел, многие люди именно так и думают, но я постоянно талдычу одно и то же. Конечно, никто особенно не слушает, но я серьезно полагаю, что это важно, а вы?
— Это Трой.
Съемочная бригада, которую Челси привела с собой, нацелила камеры на шестнадцатилетнего молодого человека, который шагнул вперед, сжимая в руке комикс.
— Привет. Привет. Трой, да? — сказал принц, вскочив с места. — Как дела? Что это? Комикс, понятно. Молодец. Интересный? Я знаю, что некоторые из них ужасно забавные. Как дела?
— Я читаю только комиксы, потому что не очень хорошо читаю, — ответил Трой деревянным голосом, словно ему кто-то велел сказать именно эти слова.
— Боже мой! Правда? Знаешь, моя благотворительная организация ужасно много внимания уделяет проблемам грамотности. Я серьезно верю, очень верю, что мы не можем оставить молодежь позади. Мы должны найти способ увлечь ее. Конечно, я твержу об этом постоянно, но я не думаю, что кто-нибудь особенно слушает.
В кадре показалась стоящая неподалеку Кили, которая зашептала в камеру, словно присутствуя при самой настоящей случайной встрече.
— А тем временем в холле, — сказала она, — Трой разговорился с принцем Уэльским. Как и многие из присутствующих, Трой еще не понял, что говорит с наследником престола. Все остальные думают, что он двойник, но мне не кажется, что Трой догадался даже об этом. Королевская семья совершенно не входит в область его интересов.
Принц по-прежнему вежливо болтал с Троем, который присел рядом и показывал ему свой комикс.
— Боже мой, «Бэтмен», — говорил принц. — Интересно?
— Не знаю, — ответил Трой. — Я не умею читать.
— Понятно, — сказал принц. — Для тебя это словно греческие письмена, верно?
Принц рассмеялся, как будто сказал что-то смешное, но Трой, очевидно, не понял юмора.
— Очень жаль, — сказал Трой, протягивая принцу комикс.
Двое мужчин с суровыми лицами, стоявшие неподалеку, внезапно дернулись вперед.
— Ой, не надо так суетиться! — предостерег их принц, взяв комикс у Троя. — Боже мой! «Глубоко в пещере летучих мышей сидит в задумчивости Черный рыцарь», — волнующе!
Какое-то время принц и молодой человек сидели вместе и листали «Бэтмена».
Вдалеке незаметно работала камера.
После обеденного перерыва, во время которого Кельвин и Берилл висели на телефоне, а Родни делал вид, что тоже кому-то звонит, началась монотонная работа по прослушиванию персонажей, которых было решено держать до части конкурса под названием «поп-школа», а в некоторых случаях до самого финала.
Квазар был первым и делал именно то, чего от него и ждали. Войдя в зал в обтягивающей сетчатой майке, он объявил, что уже и так является суперзвездой и что трем судьям просто нужно известить об этом мир.
Кельвин сделал вид, что Квазар ему жутко не понравился, как и планировалось.
Берилл спросила, настоящие ли у него мышцы, тоже как планировалось.
Квазар играл великолепно, в соответствии с ожиданиями команды по отбору. Они предполагали, что он предложит Берилл потискать его мускулы, чтобы она сама все поняла, и он так и сделал. Они не ожидали, что он также предложит ей потискать его любовную мышцу и посмотреть, настоящая ли она, но, к сожалению (поскольку это был редкий момент на шоу «Номер один», момент истинной комедии), ему не суждено было войти в итоговый монтаж.
Квазар прошел в следующий тур. Кельвин уже давно решил, что Квазар (хоть и не певец, но по-настоящему забавный и характерный «выскочка») дойдет до самого финала.
За ним пришла «Четверка-Х», и ребята в четыре голоса неплохо спели а капелла «Three Times A Lady», причем не меньше трех голосов почти постоянно попадали в тон. Их допустили до следующего тура единогласно и с таким воодушевлением, словно на прослушивание пришли сами участники «The Commodores».
— Знаете что? — сказал Кельвин, вдруг посерьезнев. — Редко встретишь врожденный музыкальный талант. Вы сделали эту песню. Ребята, вы настоящие звезды, и у вас впереди большая карьера.
— Знаете что? — сказала Берилл голосом матери и сексуальной кошечки одновременно. — Вы просто поразили меня. Я старая рокерша и знаю, что это трудная для исполнения песня, но вы, ребята, ее сделали.
— Знаете что? — сказал Родни. — Я серьезно думаю, что вы спели ее лучше, чем Лайонел Ричи, вы взяли эту песню, и вы ее сделали.
Парни вышли из комнаты, рыдая от счастья.
— Знаете что? — язвительно сказал Кельвин, когда они ушли. — Мы не можем все говорить «знаете что», поэтому будьте так любезны, заглядывайте в список фраз, который содержится в записях каждого дня.
Кельвин говорил о системе, разработанной целой чередой конкурсных шоу, появившихся со времен «Поп-идола» и «Х-фактора». Фразы, родившиеся в те ранние дни, — «знаете что?», «вы сделали эту песню», «вы продадите много записей», «вы просто класс», «мечте конец», «эта песня слишком сложная для вас», «вы мне очень понравились, но я говорю „нет“» — вскоре стали стандартным языком прослушиваний для всех судейских команд, и судьям оставалось просто чередовать их.