Дженни налила себе чаю. Она держала кружку обеими руками, чуть ли не прижимая ее к груди для тепла. Ветер раскачивал сосны, завывал в ветвях. Появилась луна, окруженная первыми звездами. Дженни могла безошибочно сказать, что ночь будет очень холодной. Ей нельзя было оставаться здесь слишком долго. Она положила на уголья два крупных полена и долго смотрела на тени, плясавшие на камнях. Потом она допила чай и свернулась в комочек, положив голову на руки. Она представляла себя не в Хэмптон-сэндс, а где-то совсем в другом месте. Она мечтала сделать что-нибудь великое и никогда больше не возвращаться сюда. Ей уже исполнилось шестнадцать лет. Немало старших девочек из соседних деревень уехали в Лондон и другие большие города, чтобы занять там рабочие места, покинутые ушедшими на войну мужчинами. Она могла найти работу на фабрике, могла прислуживать в ресторане, могла делать что угодно...
Она уже начала дремать, когда ей показалось, что она слышит звук где-то возле воды. В первое мгновение она решила, что это действительно могут быть бродяги, живущие на берегу. Испуганная и заинтригованная, Дженни быстро вскочила на ноги. Сосновый лесок заканчивался на дюнах. Она осторожно — уже сделалось почти совсем темно — прошла через рощу и оказалась на краю песчаного откоса. Там она остановилась, по колено в пляшущей на ветру сухой траве, всмотрелась в ту сторону, откуда донесся звук, и сразу же увидела мужскую фигуру в непромокаемом плаще, морских ботинках и шляпе-зюйдвестке.
Шон Догерти.
Видно было не очень хорошо, но ей показалось, что он отмерял на пляже шагами какие-то расстояния и складывал кучки хвороста. Может быть, Мэри была права и Шон действительно свихнулся?
Дженни разглядела и еще одну фигуру — на гребне дюны. Это была Мэри; она неподвижно стояла там на ветру, скрестив руки на груди и молча глядя на Шона. Потом Мэри повернулась и так же молча ушла, не дожидаясь Шона.
Когда Шон закончил свои странные действия и тоже удалился, Дженни залила водой тлеющие угли, спрятала свои вещи, села на велосипед и отправилась домой. Там оказалось пусто, холодно и темно. Огонь в камине давно погас. Дженни некоторое время лежала в кровати с открытыми глазами, прислушивалась к ветру и восстанавливая в памяти недавнюю сцену на берегу. Что-то во всем этом было не так, решила она в конце концов. Очень и очень не так.
* * *
— Сдается мне, Гарри, что мы с вами что-то упустили из виду, — проговорил Вайкери, измеряя шагами свой кабинет.
— Мы сделали все, что было в наших силах, Альфред.
— Возможно, нам стоит еще раз связаться с авиацией.
— Я только что говорил с ними.
— И?..
— Ничего.
— В таком случае, позвоните в штаб Королевского флота...
— Я только что связывался с Цитаделью.
— И?..
— Ничего.
— Христос!
— Нам остается только проявить терпение.
— Я не наделен врожденной терпеливостью, Гарри.
— Я это уже заметил.
— А как насчет?..
— Я звонил в администрацию парома в Ливерпуль.
— Ну?
— Переправа не работает из-за сильного шторма.
— Выходит, из Ирландии они этой ночью не выберутся.
— Очень похоже на то.
— Не исключено, Гарри, что мы взялись за это дело не с той стороны.
— Что вы имеете в виду?
— Может быть, нам стоило бы сосредоточить внимание на тех двух агентах, которые уже находятся в Великобритании.
— Прошу вас, продолжайте.
— Давайте вернемся к документам иммиграционного и паспортного контроля.
— Христос! Альфред, они нисколько не изменились с сорокового года. Мы тогда взяли на карандаш всех, кто мог оказаться шпионами, и интернировали каждого, в ком возникали хоть какие-то сомнения.
— Я знаю, Гарри. Но, возможно, мы все же что-то пропустили.
— Например?
— Черт возьми, откуда я знаю?
— Я закажу документацию. Хуже от этого точно не будет.
— Возможно, нам просто изменила удача.
— Альфред, я знавал в свое время многих удачливых полицейских.
— Ну, и что, Гарри?
— Но я никогда не встречал ни одного удачливого ленивого полицейского.
— И что вы собираетесь делать?
— Принесу документы и заварю побольше чаю.
* * *
Шон Догерти вышел из дома черед черный ход и направился по дорожке к сараю. Он был одет в толстый свитер, прорезиненное пальто и нес в руке керосиновый фонарь. Небо совсем очистилось от облаков: в темно-синей бездне сверкали бесчисленные звезды и светила яркая луна в три четверти. Воздух был обжигающе холодным.
Когда он открыл дверь сарая и вошел внутрь, овца приветствовала его громким блеяньем. Днем животное запуталось в изгороди и, пытаясь освободиться, сильно поранило ногу и поломало забор. Теперь овца лежала на большой охапке сена в углу сарая.
Догерти включил рацию и принялся перевязывать овцу. При этом он почти беззвучно напевал себе под нос, чтобы успокоить нервы. Он снял старую окровавленную марлю, наложил новую повязку и надежно завязал ее.
Он все еще продолжал любоваться на свою работу, когда приемник ожил. Догерти опрометью перебежал в другой угол сарая и надел наушники. Сообщение было кратким. Он отбил на ключе сигнал подтверждения и выбежал наружу.
Доехать на пляж он успел за три минуты.
Въехав в рощу, Догерти соскочил наземь и прислонил велосипед к дереву. После этого он бегом поднялся на гребень дюны и, чуть не свалившись, спустился на пляж. Приготовленные им кучки дров лежали на своих местах, и он мог зажечь их в любую секунду. Издалека донесся приглушенный гул самолета.
«Святой бог, — сказал себе Догерти, — да ведь он и впрямь летит!»
Он поспешил зажечь сигнальные костры, и на пляже заиграл яркий свет.
Догерти, присевший в траву, чтобы не торчать на виду, ждал появления самолета. Вот он появился над пляжем, и еще через мгновение от его хвостовой части отделилась черная точка. Тут же раскрылся парашют, а самолет резко развернулся и умчался в сторону моря.
Догерти поднялся из травы и, спотыкаясь, побежал на пляж. Немец очень удачно приземлился, перекатился и уже собирал свой черный парашют, когда Догерти спустился к нему.
— Вы, должно быть, Шон Догерти, — сказал прилетевший на идеальном английском языке.
— Правильно, — ответил изумленный Шон. — А вы, должно быть, немецкий шпион.
Агент нахмурился.
— Что-то в этом роде. Послушайте, дружище, со своим имуществом я и сам разберусь. А вам, наверно, было бы лучше погасить эти чертовы костры, пока весь мир не узнал, что мы с вами тут торчим.