— Очень хорошо.
Шелленберг пересказал Гиммлеру текст сообщения, пришедшего из Лондона от резидента Фогеля.
— Итак, ваш друг Хорст Нойманн намеревается вступить в игру, — заметил Гиммлер.
— Похоже, что так, герр рейхсфюрер.
— Утром я проинформирую фюрера о развитии событий. Я уверен, что он будет очень доволен. Этот Фогель кажется мне очень способным офицером. Если ему удастся выведать самую важную тайну войны, я нисколько не удивлюсь, когда узнаю, что фюрер именно его назовет преемником Канариса.
— Я могу назвать и более достойных кандидатов на это место, герр рейхсфюрер, — смело возразил Шелленберг.
— В таком случае вам стоит найти способ взять ситуацию под контроль. А не то вашего имени может не оказаться в списке.
— Да, герр рейхсфюрер.
— Вы будете утром кататься верхом с адмиралом Канарисом в Тиргартене?
— Как обычно.
— Возможно, вам удастся хоть на сей раз узнать что-нибудь полезное. И в любом случае передайте «Старому лису» мой сердечный привет. Доброй ночи, герр бригадефюрер.
Гиммлер осторожно опустил трубку на рычаг и снова погрузился в чтение бумаг.
Хэмптон-сэндс, Норфолк
Серый рассвет только-только пробился через толстые облака, когда Хорст Нойманн пересек сосновую рощу и поднялся на вершину дюны. Перед ним раскрылось море, темно-серое, спокойное в это безветренное утро, лишь мелкие волны лизали край пляжа, казавшегося оттуда бесконечным. Нойманн был одет в серый спортивный костюм, поверх которого для тепла надел свитер с высоким воротом, на ногах — беговые туфли из мягкой черной кожи. Он глубоко вдохнул холодный свежий воздух, осторожно спустился с крутого осыпающегося откоса и вышел на мягкий песок. Было время отлива, и вдоль берега тянулась полоса плотного влажного песка, идеально подходившего для бега. Он встряхнул по очереди обе ноги, расслабив мышцы, подул на ладони и неторопливым широким шагом побежал вперед. Крачки и чайки, потревоженные пришедшим в неурочный час человеком, взвивались в воздух и протестующе орали.
Незадолго до рассвета он получил из Гамбурга радиограмму, в которой ему приказывали начать в Лондоне регулярные операции по приему и передаче материалов от Кэтрин Блэйк. Они должны были осуществляться по графику, с которым Курт Фогель ознакомил его на ферме неподалеку от Берлина. Ему следовало опускать материалы в почтовый ящик одного дома неподалеку от Кавендиш-сквер, откуда их будет забирать сотрудник португальского посольства. Потом они с дипломатической почтой будут пересылаться в Лиссабон. На первый взгляд все это казалось очень простым. Но Нойманн понимал, что, выступая в качестве курьера разведки враждебного государства на улицах Лондона, он может угодить прямо в зубы британских сил безопасности. Ему предстояло носить с собой такую информацию, одно наличие которой должно было гарантировать ему виселицу в случае ареста. В бою он всегда знал, где находится враг. У шпиона враг мог находиться где угодно. Он мог сидеть на соседнем месте в кафе или в автобусе, и у Нойманна не было ровно никакой возможности узнать об этом заранее.
Нойманну потребовалось несколько минут для того, чтобы почувствовать, что мышцы разогрелись и на лбу выступили первые капельки пота. Бег оказывал на него волшебное действие, точно такое же, какое он хорошо знал еще с мальчишеских лет. Он оказался поглощен восхитительным ощущением не то стремительного плавания, не то полета. Дыхание было ровным и спокойным; он чувствовал, как нервное напряжение вымывается из его тела. Он наметил себе на пляже воображаемую финишную линию, примерно в полумиле, и резко увеличил темп.
Первую четверть мили он пробежал очень легко. Он несся по пляжу, его свободные длинные шаги поглощали расстояние, руки и плечи двигались легко и расслабленно. Вторая половина дистанции далась намного тяжелее. Дыхание Нойманна становилось все более частым и резким. Холодный воздух больно обдирал дыхательное горло. Чтобы выбрасывать руки, требовались все большие и большие усилия, как будто в руках у него были тяжелые гантели. До воображаемой финишной черты оставалось еще ярдов двести. Внезапно мышцы задней поверхности бедра свело резким болезненным спазмом, и шаг сразу сделался короче. Он представил себе, что выходит на финишную прямую забега на 1500 метров — финального забега Олимпийских игр, которые я пропустил, потому что меня отправили убивать поляков, и русских, и греков, и французов!Он представил себе, что видит перед собой спину только одного соперника и разделяющий их промежуток сокращается мучительно медленно. До финишной черты оставалось только пятьдесят ярдов. Ее роль играл большой комок водорослей, выброшенный на берег приливом, но в воображении Нойманна это был самый настоящий финишный створ с ленточкой, с мужчинами в белых пиджаках с секундомерами в руках, с олимпийским знаменем, колышущемся над стадионом, повинуясь легкому ветерку. Он с невероятной силой ударял ногами в твердый песок; вот он, подавшись всем телом вперед, пронесся мимо кучи водорослей, пробежал еще несколько шагов, останавливаясь, и согнулся, упер руки в колени, пытаясь отдышаться.
Это была дурацкая игра — игра, в которую он играл сам с собой еще с детских лет, но она отлично служила и вполне практическим целям. Он доказал себе, что снова набрал нормальную физическую форму. Потребовалось много месяцев, чтобы оправиться после жестокого избиения эсэсовцами, после которого он лишь чудом выжил, но, в конце концов, это произошло. Он чувствовал, что теперь физически готов ко всему, что может с ним случиться. Нойманн с минуту шел шагом, а потом перешел на легкий бег трусцой. Именно тогда он и заметил Дженни Колвилл, смотревшую на него с вершины соседней дюны.
* * *
Увидев, что Дженни направляется к нему, Нойманн улыбнулся ей. Она сейчас выглядела более привлекательной, чем показалась ему при первой встрече: широкий подвижный рот, большие синие глаза, бледные обычно щеки раскраснелись от утреннего холода. На ней был толстый шерстяной свитер, брюки, небрежно заправленные в высокие ботинки-веллингтоны, прорезиненный плащ и шерстяная кепка на голове. У нее за спиной, в чахлом сосновом лесу, росшем на дюнах, Нойманн разглядел белый дым погашенного костра. Дженни подошла поближе. У нее был усталый вид, а одежда выглядела так, будто она спала в ней. Но, несмотря на это, ее ответная улыбка была полна очарования. Она стояла, подбоченясь, и с интересом рассматривала Нойманна.
— Очень впечатляет, мистер Портер, — сказала она. Нойманн все еще не без труда понимал ее речь с сильным певучим норфолкским акцентом. — Если бы я не знала, что вы тут отдыхаете, то подумала бы, что вы тренируетесь к каким-то соревнованиям.
— От старых привычек трудно отказываться. Кроме того, это полезно для тела и души. Тебе стоит как-нибудь попробовать самой. Ты быстро избавишься от пары имеющихся у тебя лишних фунтов.
— Да что вы говорите! — Она игриво толкнула его в плечо. — Я и без того слишком тощая. Все мальчишки в деревне так говорят. Им нравится Элеонор Каррик, потому что у нее большие... Ну, вы понимаете, о чем я. Она ходит с мальчишками на пляж, они дают ей деньги, и она разрешает им расстегивать ее блузку.