В общем, Арсений не прошел в каюту, отвернул назад. В экспресс-столовой вызвал себе полную чашу крепчайшей суррогатной граппы, недельная норма спиртного, но памятуя о заветных баклагах, не беда. Антоний, наверное, давно дрыхнет, разметавшись на постели поверх одеяла, хоть здесь ему покой. Для встречи с соседом, спящим ли, бодрствующим ли, Мадянов не чувствовал сейчас готовности. Впрочем, время ждет. Оно бедное, всегда ждет, только мало кто это понимает. Арсений выпил жгучий напиток залпом до половины, аж дух перехватило, закусил сырной галетой и взгромоздился на мягкий стул возле короткой барной стойки в углу, призадумался и пригорюнился. О боги, боги! Были боги, а стали козероги. В смысле козлы отпущения. И отпущающи те грехи твои! Изыди с миром! Что делать дальше? Нет ответа. Пока нет. Арсений отставил чашу, не захотелось ему допивать до дна. Надо бы навестить Эстремадуру, чем сидеть без толку. Встал и пошел. В землю Нод, на восток от Эдема.
Болтун – находка для шпиона, шпион – находка для болтуна.
Одиннадцатая солдатская мудрость
Сеньор Рамон по-прежнему безмятежно сопел в нежном дурмане волнового сна. Как раз проснется, и перелома словно не было, а стресс, что стресс? В условиях экстремально опасных, может, астрофизик поступил наилучшим образом, принявшись петь псалмы. Кстати, и доктор Мадянов не однажды замечал: верующие люди всегда более благоприятно переносят смертельную угрозу их существованию. Оттого, что точно знают – спасение придет свыше, надо только как следует попросить. И оттого, что надеются – после умирания плоти есть для них лично шанс на ангельскую благодать, для укрепления которого тоже невредно спеть на всякий случай что-нибудь религиозно-душеспасительное.
– Вы, доктор Арсений, примерно сидите у больного. Похвально, но не дальновидно. Завтра для вас тоже тяжелый рабочий день, – прошелестел позади, будто листопад, невесть откуда взявшийся магистр Го Цянь.
Арсений непроизвольно вздрогнул от неожиданности. Хорошо, что зашел именно доктор Го. Наедине со спящим Эстремадурой, который решительно не годился в собеседники, Мадянову было тяжко. Держать бремя тайных дум внутри, в гордом одиночестве, сейчас плохо выносимо.
– Вижу, и вам не спится? Переживаете за любимого ученика? – скорее с риторической целью спросил у магистра Арсений. Отношения между пожилым доктором Го и молодым, недавно из юношеского возраста, Эстремадурой он не мог классифицировать иначе. Хотя ни разу китайский философ не дал понять, будто сеньор Рамон в действительности его ученик. Сам астрофизик вообще никак не позиционировал себя по отношению к якобы учителю.
– Прошу извинения. Но я вовсе не наставник милого юноши, хотя и люблю его. И никогда не былся таковым. Мы по смыслу близко коллеги, сознаться правда, дистанционально. Рамон воплощает мои фундаментальные идеи в частные случаи и даже верит в них. А для философа это важно, – магистр говорил и одновременно устраивался в амортизационном кресле по соседству, с другой стороны от «сонной» капсулы с больным Эстремадурой. Он ловко развернул подголовник, видно, решил расположиться надолго.
– Теперь, наверное, злополучную комету назовут его именем? Комета Рамона. А что, звучит красиво, – предположил доктор Мадянов.
– Вовсе нет. У небесного тела есть название. Какой-то длинный номер в каталоге. Мальчик совсем не ее первооткрыватель, я уже объяснялся прежде. Это вообще обычная комета, ничего особенного, кроме разнообразной траектории… Нет, не разнообразной, кажется, не то слово, – призадумался доктор Го.
– Может, нестандартной? – подсказал нужный термин Арсений. Он зевнул, затем вытянул вперед сложенные домиком кисти рук, сочно захрустел костяшками пальцев, потянулся.
– Может быть. Но и это теоретически в принципе объяснимо расчетами, причем давно, – пояснил ему магистр.
– Тогда за каким таким чертом… То есть, простите, для чего стоило рисковать жизнью и потерять бот, хотя бот, конечно, ерунда. Черт с ним, с ботом! Опять, простите, – несколько путано высказался Арсений.
– Мальчик думал, что найдет звезду Полынь, так это называется в Священном Писании католиков и христиан вообще, – с абсолютной серьезностью произнес магистр Го Цянь и даже сделал торжественную паузу. – Думал, найдет особенный ее характер, который не удалось поймать при обычном спектральном анализе. Эта комета, если верить моему милому Рамону, пришлась очень издалека, и она единственное космическое тело, что соответствуется описанию в Откровениях святого Иоанна или Ионы, не помню. Чем она соответствуется и как именно, не могу сказать, я лишь едва разбираюсь в уравнениях астрофизических законов. Знаю только, комета никогда в обозримом времени прошлого не подлетала близко ни к Земле, ни к другим крупным планетам, ни к Солнцу, чтобы ее могло захватить. А может, сейчас по-настоящему у хвостатой гостьи второе пришествие примерно двести лет спустя. Но теоретически, вероятно, однажды роковое появление ее в земном небе при очень точном совпадении в уменьшении веса ядра. Что Рамону и требовалось определить.
– Бред какой-то! Но, скажите мне, зачем? – Арсений никак не мог прийти в себя от изумления, наползавший было сон исчез в мгновение ока. Подтверждать богословские спорные тезисы и пророчества? Что может быть глупее для человека, занятого реальными научными изысканиями?
– Затем, чтобы не было скучно, – осторожно ответил доктор Го, лукаво склонил голову-тыковку на боковой выступ кресла, покосился слегка в сторону собеседника: стоит ли об этом продолжать. И видимо, решил: да, стоит. – Если в прямом восприятии природы нет элемента воображаемого и фантастического, такая реальность пребудет суха и бесплодна. За ней нет идеи, лишь одинокое описание. А лучшая рыба, доверьтесь, всегда проходит в глубине! К примеру, вы сами, доктор Арсений, признаетесь в существовании Нечто как высшей силы? Творящей или управляющей, это едино.
– Все верят в Бога, как бы его ни называли. У меня однажды случился странный пациент. Так вот он утверждал: Бог – это точка, которая сидит внутри материи и бесконечно мала. Но при всем том обладает бесконечной же энергией. И точка сия испускает из себя необозримое число элементарных частиц, какие только есть во Вселенной. Затем частицы уже сами складываются в атомы, атомы – в кирпичики, кирпичики – в дома, дома – в улицы и так далее. Однако через определенное время возвращаются назад, как бы свертываясь в Бога-точку. И он молился этой своей точке, вернее, самому себе. На вопрос, почему Бог-точка пребывает непременно в нем, мой пациент отвечал: вовсе не в нем, она нигде, потому что мала бесконечно, но именно поэтому и в нем тоже. Он был Богом для себя, Богом-точкой, Богом-мирозданием. Я оказался не в состоянии справиться с его расстройством, и пациент мой покончил жизнь самоубийством. Бросился в гравитационный преобразователь (он был даже не ученый человек, обыкновенный смотритель на Нижнетагильской станции), чтобы его расщепило на возможно более мелкие частицы. Он желал вернуть Богу Богово и вернуться самому в первозданном виде, – Арсений немного помолчал, как делал всегда, когда подбирался к главному выводу. – Мне кажется теперь, что нужен ему был никак не Э-модулярный психолог, а, наверное, магистр философии, пускай и не фундаментальной. Кто-то вроде вас, уважаемый доктор Го. Кто-то, просто поверивший в эту его точку-Бога, а не вызвавшийся лечить сеансами преодоления стрессовых моделей.