– Да как это может быть? Чтобы вдруг глаза? Шлем, он даже для рентгеновских волн непроницаем, а то придумали умники – реконструкцию внешности по черепу! Чтобы их мать через одного родила! – возмущенно воскликнул Крипто, наверное, забыв начисто о намерении соблюдать тишину и тайну. («Молчи, идиот непуганый!» – хотел крикнуть ему Арсений, но пришлось воздержаться.) Крипто несло дальше: – Хотя да… Я же отпустил режим забрала, чтобы наводка точнее вышла. Может, чего и видно было. Доля секунды, а надо же, углядел… Глазастый…
Кажется, именно теперь Крипто понял наконец, О ЧЕМ он только что неосторожно проговорился. Арсений мог лишь догадываться, действующих лиц он не видел, едва слышал, но отчего-то ощущал полную уверенность – прищуренные глаза его соседа Гента смотрели сейчас на несчастного комиссара как раз тем самым ясным взором убийцы из панорамного экрана, что заставил обмочить штаны упомянутого епископа Алоиза Кушнера.
А после было звонкое, пронзительное «ой-ой-ой»! И «ай-ай-ай»! И грязная ругань. И, чуть позднее, настоящие удушливые хрипы. Доктор выступил из своего укрытия. Мало сказать, что вовремя. Герке-Цугундер уж посинеть успел, какой красавец, глазные яблоки из орбит полезли, так-то. Вряд ли Крипто это нарочно, не в себе он был совершенно, чтобы понимать нынче, что делает и с кем.
– С ума вы посходили, что ли? Немедленно прекратить драку! Или я вызываю Командора! – прикрикнул, внушительно и строго, доктор Мадянов. – И рапорт составлю, как полагается! Каждому по пять принудительных, э-э, не-ет, не сеансов, не мечтайте! По пять часов общественно полезного дежурства в моей лаборатории, тест-анализы диспансеризации собирать и утилизацию материалов проводить, причем вручную. Хансен мне разрешит, можете не сомневаться!
К окончанию гневной тирады доктора оба провинившихся уже стояли по стойке «смирно!»: Гент красный, будто пристыженный снегирь, и баклажанно-синий комиссар Цугундер, последний усиленно шаркал ножкой, хватался рукой за горло, пытаясь откашляться после удушья.
– Допились до чертиков, как не совестно, а еще взрослые люди! Возьми сто грамм, как человек, приди в столовую, сядь и тихонечко выпей. Так нет же, без мордобоя какой отдых? Ну, ничего, я вас быстро помирю! – Арсений и сам не заметил, как в общем построении его речи возникли вдруг явные темы подражания Командору Хансену. Доктор благоразумно делал вид, будто вот только-только застал драчунов врасплох и ведать не ведает о причинах затеянных ими безобразий. – Господин комиссар, вы как лицо государственное, тотчас отвечайте, что произошло? С тебя, Антоний, и взятки гладки, об элементарных приличиях и дисциплине никакого понятия, право слово, хуже пещерного питекантропа!
– Что вы, доктор, вовсе мы без мордобоя! Поспорили на дневную норму, а ваш сосед Антоний отдавать не желает! – тут же прикинулся слезливым дурачком Цугундер, и умно прикинулся. – Говорит, будто наш господин астрофизик вернулся благополучно, и я теперь должен Антонию, а не он мне. А я говорю, наоборот, ничего не благополучно, потому как он же сам за господином астрофизиком летал, иначе шиш бы Рамон вообще возвратился, так что Антоний мне должен, если по справедливости!
– Силы небесные, позорище слушать! – возмутился, нарочито скривившись, доктор Мадянов. – Бедный Эстремадура чуть не погиб, между прочим, во славу науки, а два бездельника ничего лучше не нашли, как идиотские пари заключать!
– Я не бездельник, я тоже посильное участие принимал, если тебе, Арсений, начисто память отшибло! И тоже погибнуть мог, промахнись, не дай бог, мимо «Пересмешника», как? – обиделся вдруг Галеон Антоний, он уже был не Крипто, а нормальный раздолбай второй пилот, хулиганящий в коридорах и пререкающийся почем зря. – Так что с этого пуделя дневная норма, за сегодня и за завтра!
– Завтра за что? – принялся хныкать Цугундер, игра игрой, но природное скупердяйство брало свое. («Вот же негодная какая людина, – подумал о нем Арсений, – едва с жизнью не распрощался, кабы я не успел, а все о выпивке печется. Ему нет бы поразмыслить о том, чтобы шкуру дальше спасать при болтливом-то языке».)
– Как за что? За сопротивление уговору, – веско произнес Галеон Антоний, кажется, сильно враждебных чувств к Цугундеру он уже не испытывал.
– Ладно. Но одно завтра и все! – потихоньку попытался поторговаться комиссар, понимая задним умом – только что он по глупости своей, ища на грош пятаков, навечно попал в долговое рабство к страшному Крипто.
– Там поглядим, – загадочно ответил Антоний, он, в свою очередь, тоже успел сообразить, что можно нажиться на чужой своекорыстной дурости.
А так Цугундеру и надо! Как говорится, не гонялся бы ты, поп, за дешевизной! Шантажист доморощенный, интриган запечный, зарвавшийся сверчок без шестка. Оторвал бы ему Крипто башку, и всех делов, а не суй, не суй дурную головушку, куда не просят, и длинный нос укороти. Впрочем, все это не имеет ровным счетом никакого значения. Сколько им в путешествии чудных лет предстоит? Годков сорок, не меньше? И скажите, милостивые государи, какая теперь разница, кто есть кто? «Пересмешник» назад не развернешь, в системе прошли последний рубеж, захочешь, не догонишь, разве у черта помело занять, и то навряд ли. Хоть вчерашний би-флайер, хоть нынешний комиссар без портфеля, жалобы не принимаются, не рецензируются и не возвращаются, потому как жалиться некому. До властей земных далеко, до Бога высоко, Командору Хансену это все, простите за выражение, до фени. О Крипто он без того знает, а на господина фон Герке-Цугундера всей наличной слюной плевать хотел.
– А вы, доктор, я извиняюсь, чего такого в нижнем ярусе делали? – спросил Герке-Цугундер опять не к месту. – По внутреннему расписанию сейчас ночь глубокая.
Гусенок, павлин в сорочьих перьях, обросшая салом хитренькая свинушка. Как бы не так, у Арсения ответ был наготове. Он давно уж мастер выдумывать на скорую руку. С некоторыми его пациентами, к примеру, только так и можно.
– Уж не прохлаждаться вышел и не грибную оранжерею охранять! – с брезгливым недовольством бросил как бы свысока Мадянов. – Где-то тут запасные капсулы с ионизированным кислородом, с озоном, попросту говоря? Лучше бы поискали, чем драться за лишнюю чекушку. Сеньор Рамон проснется скоро, надо ему оздоровительную процедуру сделать. Глубокое дыхание. Кровь от радиации уж я почистил, но для общего положительного самочувствия кислород не повредит. Пока его обратно везли, горемыка углекислотой надышался. Какой запас в страховочном скафе? Смех, и только.
Речь Арсения произвела моментальное действие. Комиссар и второй пилот в срочном порядке принялись обыскивать углы в поисках пресловутых капсул, что-то заискивающе бормотали каждый себе под нос. Видно было, как обоим неудобно перед доктором – вот же занятой человек помощи ближнему ищет, пренебрегая собственным отдыхом, а они старые счеты поминают в ожидании новых выгод, да еще врут почем зря. Скоро капсулы нашлись.
– Давайте, давайте, тащите наверх! Там, в покое больничном, сидит магистр Го. Скажете, я прислал. После – марш спать. Оба! Приказываю как корабельный медик. Иначе пятью часами штрафных работ не отделаетесь, – Арсений погнал и пилота и комиссара впереди себя, сам следовал за ними неотступно до второго яруса. И только там довольно нелюбезно простился. – Живо в медицинский блок и обратно. Смотри, Антоний, если через десять минут тебя не будет в койке, я такой рапорт напишу! Не рапорт, роман! И не подлизывайся, Хансену я все равно доложу, нечего было устраивать безобразие. Вопрос лишь, в какой форме я это сделаю. Однако поверь, лучше тебе отбывать наказание в моей лаборатории, чем у пана Пулавского на очистительных коммуникациях.