Ответа не последовало.

Мадсен застонал.

— Я и не ждал от вас ответа. Раз уж вы даже не знаете, что именно мы исполняем. Что мы исполняем, Трюм?

Трюм поковырял в носу и повернулся к брату в поисках ответа.

— Ну а ты, Трульс? — спросил Мадсен. — Можешь помочь брату?

Трульс почесал трубой спину и прищурился, разглядывая ноты на пюпитре.

— У меня ноты попали под дождь, Мадсен. Я ни фига не могу разглядеть.

— Вот как! — сказал Мадсен. — Исполняемое произведение называется «Да, мы любим этот край». Это гимн Норвегии. О господи! Неужели здесь нет ни одного человека, кроме Лисе, кто способен читать, что написано в нотах? Или взять хотя бы одну ноту правильно?

Лисе съежилась за кларнетом, почувствовав на себе взгляды остальных оркестрантов. Она знала, что говорят эти взгляды. Они говорят, что Мадсен, конечно, может сказать, будто она хорошая девочка, но все равно пусть она не воображает, что от этого они с ней будут дружить. Скорее наоборот.

— Если к Семнадцатому мая мы не научимся играть лучше, то наш оркестр никуда не поедет, — сказал Мадсен. — Я не хочу быть предметом насмешек для дирижеров дюжины оркестров. Это понятно?

Мадсен увидел, как у всех округлились глаза. Такой поворот их, ясное дело, ошеломил. Мадсен уже много раз и очень увлекательно рассказывал о конкурсе школьных оркестров в Эйдсволле, [4] и они с радостью ждали этой поездки. Но теперь он не видел другого выхода, кроме как отменить все. Он предупреждал их об этом давным-давно. У него, Николая Амадеуса Мадсена, оркестр не будет звучать как оркестр янычар. И если только не произойдет чуда, никто в Эйдсволле не услышит ни звука от оркестра школы «Укромный уголок», даже самого короткого бряка музыкального треугольника. А так как дирижерская палочка Мадсена, к сожалению, не волшебная палочка, то и чуда не произойдет.

— Начнем сначала, — вздохнул Мадсен и поднял дирижерскую палочку. — Готовы?

Однако они совсем не были готовы. Все до одного смотрели на дверь раздевалки, которая находилась за спиной у Мадсена. Он раздраженно обернулся, но никого не увидел. Он опять повернулся к оркестру и хотел уже начать обратный отсчет, когда подумал, что все-таки он успел что-то заметить в дверях. Что-то внизу, у самого пола. Он обернулся, снял очки и посмотрел на крохотного мальчика с ярко-рыжими волосами.

— Что ты здесь делаешь? — неприветливо спросил Мадсен.

— Может быть, сначала лучше узнать, кто я? — спросил мальчик и показал ему старую помятую трубу. — Меня зовут Булле. Я играю на трубе.

— У нас уже есть два трубача, — сказал Мадсен и повернулся к оркестру. — Сейчас репетиция. Уходи.

— А может быть, лучше сначала послушать, как я играю?

— Нет!

— Ну хотя бы чуть-чуть… — Булле поднял трубу и сложил губы, словно для поцелуя.

— Нет! Нет! Нет! — прорычал Мадсен, покраснев как рак, и похлопал палочкой по бедру. — Я музыкант! — крикнул он. — Я был одним из организаторов фестиваля янычарских оркестров в Венеции. И вот теперь я дирижирую школьным оркестром, в котором всем поголовно медведь наступил на ухо. Мне не нужен еще один такой же. Понятно? Во-о-он!

— Гм, — сказал Булле. — Ваше «Во-о-он!» прозвучало как нота ля. У меня абсолютный слух. Можете проверить на камертоне.

— У тебя не только музыкального слуха нет, ты вообще глухой! — Мадсен дрожал и плевался от гнева. — Закрой дверь с той стороны и больше не приходи сюда! Уж не думаешь ли ты, что какой-нибудь оркестр захочет иметь дело с таким маленьким музыкантом, что… что…

— …что сбоку на брюках его униформы нет места даже для одной полоски, — сказал Булле. — Что его медали будут волочиться по полу. Что он не дорос до пюпитра. Таким маленьким, что фуражка съехала ему на глаза…

Он с самым невозмутимым видом ждал Мадсена, который, делая большие шаги, приближался к нему.

— …и поэтому он не увидел, куда надо идти, — продолжал говорить Булле. — Он оказался на улице Акерсгата, а оркестр в это время шагал по улице Карла Юхана. [5]

— Именно так! — сказал Мадсен, схватился за ручку и захлопнул дверь прямо перед носом Булле.

Громко топая, он вернулся к своему пюпитру, заметил широкие улыбки на лицах Трульса и Трюма и взмахнул дирижерской палочкой.

— Итак, — сказал Мадсен. — «Да, мы любим этот край».

Глава 7. В ту же ночь в коллекторе под Осло

В подземных ходах канализации, которые вдоль и попе рек пересекают территорию всего Осло, живут огромные звери. Такие, что ты вряд ли захочешь встретиться с ними. Но если ты поднимешь один из люков на улице Осло и посветишь карманным фонариком вниз, в мир канализации, то, возможно, успеешь увидеть блеск зубов в пасти одного из этих огромных гнусных зверей до того, как он исчезнет. А может быть, до того, как он вцепится тебе в горло. Потому что они быстрые, как молнии. И теперь мы говорим не об обычных невинных раттус норвегикус, то есть маленьких серых крысах, а о невероятных зверях — бестиях из бестий. Таких, например, как Аттила. Аттила — это самец монгольской водяной крысы, тридцати пяти лет от роду, весом пятнадцать килограммов. Если хочешь прочитать о таких крысах, открой страницу 678 книги «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было».

Аттила при случае мог съесть на завтрак маленькую норвежскую крысу. Он был королем всего Подземного мира Осло. Во всяком случае, так он думал вплоть до сегодняшнего дня.

Аттила царствовал уже много лет, но он не был королем всю свою жизнь. Когда ему было несколько месяцев и он напоминал маленький моток пряжи весом в несколько сотен граммов, его купила в магазине «Животный мир» одна семья. Купила потому, что толстый мальчишка показал пальцем на Аттилу и закричал, что хочет такую крысу. Родители послушались.

Аттилу кормили рыбными фрикадельками — по его мнению, самое худшее блюдо из всех возможных. На него надели ошейник с выгравированной на металлической пластинке надписью «Аттила». Толстый мальчишка мучил беднягу каждый день, тыкая внутрь клетки палкой. И это продолжалось до того самого дня, когда от рыбных фрикаделек Аттила вырос и нужно было перевести его в новую клетку, так как старая стала мала.