«Иди за мной, — сказала она, беря меня за руку. — Кем бы ты ни был, я верю тебе».
«Тебе придется мне верить», — шепотом откликнулся я, ошеломленный увиденным.
Выйдя из машины, я последовал за ней. Вокруг звучали голоса, но я, погруженный в собственные мысли, не прислушивался к ним и смотрел только на звезды. Я почувствовал дым. Это был запах войны.
Мы подошли к самолету. Рашель начала отдавать приказания, но из-за оглушительного рева моторов я не мог расслышать слова. К тому же ветер относил их в сторону от меня.
Когда мы поднимались в самолет, Рашель неожиданно остановилась и закрыла глаза, а потом закинула руки мне на плечи и прижалась лицом к шее, словно желая ощутить, как пульсирует кровь. Я понимал, что боль разрывает ей сердце.
«Как хорошо, что ты со мной», — едва слышно шепнула она.
Риччи стоял позади, готовый в любой момент прийти на помощь.
Наконец Рашель глубоко вздохнула и едва не побежала вверх по ступенькам.
Мне пришлось поторопиться, чтобы не отстать.
Через низкую дверь мы вошли в салон, где стоял невообразимый шум. Нас встретила молодая женщина с холодными глазами.
«Миссис Белкин, — сказала она, — муж просит вас вернуться».
«Нет! — решительно ответила Рашель. — Я лечу к себе домой».
Из маленького, заполненного приборами — я успел заметить множество кнопок и лампочек — помещения в передней части самолета появились двое мужчин в форме.
Женщина с холодными светлыми глазами повела меня в хвост самолета, однако я медлил, чтобы в случае необходимости оказаться рядом с Рашелью.
«Делайте, что я велю. Немедленно взлетайте», — приказала она мужчинам.
Они не посмели возражать.
Бросив меня на полпути, светлоглазая женщина побежала обратно к Рашели, чтобы остановить ее, но преданный Риччи не подпустил ее близко.
«Уберите все газеты и журналы, — продолжала Рашель. — Неужели вы думаете, что, если я прочитаю их, Эстер воскреснет? Все. Взлетаем. И как можно скорее!»
Раздался протестующий ропот присутствовавших, включая даже седовласого Риччи. Недовольные голоса, однако, быстро стихли.
«Вы все летите со мной», — заявила она.
Ответом ей было покорное молчание.
Рашель взяла меня за руку и провела в маленький, обитый блестящей кожей отсек, чистый и аккуратный. Кожа была мягкой, а все детали убранства, включая глубокие, больше похожие на кресла стулья, подушечки для ног и бокалы из толстого стекла на маленьком столике, — необыкновенно изысканными.
Голосов я не слышал, возможно, они не проникали сквозь плотные шторы.
Единственное, что портило картину, — это маленькие окошечки, за исцарапанными грязными стеклами которых было невозможно что-либо разглядеть, даже звезды на ночном небе.
Рашель предложила мне сесть.
Я повиновался и опустился в обитое крашеной кожей кресло, приняв совершенно неудобную позу: ноги мои оказались едва ли не выше головы, и я почувствовал себя ребенком, которого строгий отец схватил за лодыжку и поднял в воздух.
Мы сидели лицом друг к другу в этих странных глубоких креслах. Я уже привык к такой лжепростоте, к тому, что строгость и кажущийся аскетизм служат проявлениями роскоши и богатства. Мы расположились в салоне самолета, словно царствующие особы. На столике перед нами стопкой лежали яркие глянцевые журналы и газеты. Вентиляторы обдували нас не самым свежим воздухом, но, видимо, и его следовало считать благословением Божьим.
«Ты что, правда никогда не видел самолетов?» — спросила Рашель.
«Нет, — ответил я. — Не было нужды. Вся эта роскошь… Что пользы, если я не могу даже сесть прямо, когда захочу?»
В салон вошла женщина с холодными светлыми глазами. Она склонилась, чтобы закрепить меня в кресле специальным ремнем с застежкой, и меня восхитила ее безупречная кожа и ухоженные руки. Как удается людям быть такими совершенными?
«Это ремни безопасности», — пояснила Рашель, самостоятельно справляясь со своей застежкой.
А потом она сделала нечто чрезвычайно соблазнительное: скинула дорогие туфли на высоких тонких каблуках. Как только туфли упали на пол, я увидел узкие белые ступни с отпечатавшимися следами ремешков. Мне захотелось коснуться этих ступней, поцеловать их.
Похоже, мое нынешнее тело было самым совершенным из всех, которые я когда-либо имел.
Женщина взглянула на меня с тревогой, отвернулась и неохотно отошла.
Рашель не обратила на это никакого внимания.
В полумраке салона я не мог отвести взгляд от этой прекрасной печальной женщины. Я желал ее. Мне хотелось погладить внутреннюю сторону ее бедер и убедиться, что скрытый под бархатным покровом цветок сохранился так же хорошо, как и все остальное.
Столь постыдные желания смущали меня, приводили в замешательство. Мне вдруг подумалось, что даже болезнь бывает прекрасна. Ее можно сравнить с пламенем, пляшущим на фитиле и постепенно пожирающим воск, внутри которого скрывается фитиль. Так и болезнь пожирала ее тело, обнажая душу. Несмотря на лихорадку, Рашель казалась мне ослепительной, а ее острый ум восхищал.
«Значит, мы отправимся в путь на этой машине, — сказал я. — Поднимемся в воздух и полетим быстрее, чем брошенное копье, с той только разницей, что сами выберем, куда лететь».
«Да, — кивнула она. — И меньше чем через два часа окажемся на самом юге страны. Там мой дом, мой маленький дом, который все эти годы принадлежал только мне одной. И там я умру. Я точно знаю»
«Ты этого хочешь?» — спросил я.
«Да, — ответила она. — Мысли мои постепенно проясняются, и я ощущаю боль. Я чувствую, как яд покидает мой организм. Я хочу все осознавать, видеть и понимать, что со мной происходит».
Я хотел сказать, что большинство людей относятся к смерти иначе, но промолчал, не желая рассуждать о том, в чем сомневался, и причинять ей еще большую боль.
Рашель сделала знак женщине, которая, вероятно, задержалась у меня за спиной. Самолет тронулся и тяжело покатился по полю на своих маленьких колесах.
«Надо выпить, — заявила Рашель. — Что ты предпочитаешь? — спросила она и вдруг улыбнулась, словно подчеркивая, что ее следующие слова не более чем шутка. — Что любят призраки?»
«Воду, — ответил я. — Как хорошо, что ты спросила, а то я уже высох от жажды. Я, как видишь, обрел тело и думаю, оно почти сформировалось. Остались лишь некоторые органы».
«Интересно, какие?» — со смехом поинтересовалась она.
Наконец принесли воду, много чудесной воды.
Бутылка находилась в ведерке со льдом. Я пришел в восторг и смотрел не на воду, а на этот лед. Ничто из того, что я успел увидеть в современном мире, не могло сравниться с непритязательной красотой сияющих кубиков, окружавших запотевшую бутылку с водой.