Инкосикази изо всех сил упиралась оставшимися лапками, стараясь вырваться из удушающих объятий огромного волосатого противника. Послышался тошнотворный хруст – передняя ножка отломилась, брызнул сок. Голиаф невольно отвлекся, поднеся оторванную конечность ко рту.
Воспользовавшись шансом убежать, Инкосикази прыгнула прочь, неуклюже приземлилась, но быстро пришла в себя. Ранки продолжали сочиться.
Голиаф занялся оторванными конечностями: завороженный запахом крови противника, он колол подергивающиеся ножки жалом, не замечая ничего вокруг. Словно резиновый мячик, отскочивший от стенки, Инкосикази запрыгнула на широкую спину Голиафа, вцепилась в нее уцелевшими ножками и воткнула кроваво-красное жало в брюшко соперника. Головка паучихи покачивалась вниз-вверх, в такт движениям жала, впрыскивающего поток яда в раздутое тело Голиафа.
Отравленный Голиаф выгнулся в агонии, длинные ножки напряженно выпрямились; надутое, как воздушный шарик, брюшко сотрясали спазмы. На спине, словно уродливый инкуб, сидела Инкосикази, продолжая впрыскивать яд. Конечности великана подломились, и брюшко просело на белый песок арены.
Разочарованные игроки оглушительно заревели, женщины визжали – с отвращением и злорадством одновременно. Ральф и Базо с воплями восторга бросились в объятия друг друга.
На застекленной арене Инкосикази медленно вытащила длинное изогнутое жало. Смертельный яд обладал не только парализующим действием, но и размягчал внутренности добычи. Челюсти паучихи сомкнулись на мягком неподвижном теле – ее живот раздувался и опадал по мере всасывания соков поверженного противника.
Ральф вырвался из крепких объятий Базо.
– Вытащи ее из клетки, – велел он. – А я пойду за деньгами.
По дороге обратно Базо нес корзинку над головой. За ним наполовину бежали, наполовину пританцовывали обнаженные до пояса матабеле, потрясая боевыми палками. Они пели хвалебную песню, которую сочинил Камуза в честь Инкосикази:
Ты видишь тысячами глаз,
Крепко держишь множеством рук.
Поцелуй своим длинным ассегаем,
Попробуй кровь – ведь она жирнее
Молока коров из стад Мзиликази.
Попробуй кровь – ведь она слаще,
Чем дикий мед в сотах.
Байете! Байете!
Да здравствует Черная королева!
Твои слуги приветствуют Великую королеву!
Ральфу безумно хотелось бежать вместе со всеми, распевая песню победы, но он слишком хорошо знал, что скажет отец, если узнает, как сын отплясывал на улицах вместе с дикарями, да еще напротив входа в клуб Кимберли, где Зуга Баллантайн наверняка проводит воскресный день.
С видом, приличествующим молодому английскому джентльмену, Ральф следовал за друзьями – и все же кепка была сдвинута на самый затылок, а руки он засунул в карманы, где позвякивали золотые монеты. На лице юноши сияла блаженная улыбка, которая стала еще шире, когда он заметил знакомую фигуру с выпирающим животиком, – Барри Леннокс выкатился из дверей заведения Бриллиантовой Лил.
– Мистер Баллантайн! – закричал он через улицу. – Мистер Баллантайн, окажите мне честь выпить со мной стаканчик!
– С превеликим удовольствием, сэр, – шутливо ответил осмелевший Ральф.
Леннокс фыркнул от смеха и, обняв юношу за плечи, проводил в бар.
Ральф торопливо огляделся: в подобном месте ему раньше бывать не приходилось. Увы, на столах не танцевали обнаженные женщины, картежники в камзолах не размахивали тузами и не загребали золото пригоршнями.
Единственное полуобнаженное тело принадлежало могильщику Чарли, который храпел на посыпанном опилками полу, – расстегнутая до пояса рубаха открывала волосатый пупок. Картежники – хорошо знакомые Ральфу люди, рядом с которыми он работал каждый день на подъемниках или в шахте, – одеты были не в камзолы, а в обычную рабочую одежду. Играли они засаленными картами, на кону стояла кучка меди и стершихся серебряных монет.
– Ральф! – воскликнул один из картежников, поднимая взгляд. – А твой папаша знает, где ты?
– Как насчет твоего? – парировал Ральф, ничуть не смущаясь. – Ты хотя бы знаешь, кто он?
Присутствующие расхохотались, и мужчина дружелюбно улыбнулся:
– Черт побери, у парня не язык, а бритва!
– Налейте моему дорогому другу пива! – велел Леннокс бармену.
Тот с сомнением покосился на юношу:
– А сколько лет вашему дорогому другу?
– Будет сорок – в один из предстоящих дней рождения. Тем не менее, сэр, подобный вопрос бросает тень на честь моего друга. Я за куда менее дерзкие вопросы зубы выбивал.
– Сию минуту принесу два пива, мистер Леннокс.
Барри Леннокс и Ральф взяли кружки.
– За нашу знакомую даму, будь благословенны ее очаровательные глазки и прелестные ножки! – провозгласил тост Леннокс.
Тепловатое пиво на вкус оказалось смесью мыла с хинином, но Ральф заставил себя сделать глоток и причмокнул. Лучше бы зеленую бутылочку прохладной имбирной шипучки!
– Сигару? – Леннокс открыл серебряный портсигар.
После секундного колебания Ральф вытянул толстую кубинскую сигару и откусил кончик, как это всегда делал отец. Прикурив от предложенной Ленноксом зажигалки, юноша осторожно задержал дым во рту. Затягиваться он не пытался, а лишь элегантно размахивал сигарой, точно дирижерской палочкой, создавая вокруг себя облако ароматного дыма. Ральф стоял, привалившись к барной стойке из необструганных досок, но каким-то невероятным образом ухитрялся выглядеть так, словно расхаживает вокруг с важным видом.
– Всем хорошо известна боевая тактика зулусов: они ищут труднопроходимую местность и густые заросли – им нет равных в искусстве использования укрытий и маскировки. – Прихлебывая пиво и размахивая сигарой, Ральф обсуждал текущую кампанию лорда Челмсфорда против зулусского короля Кечвайо. Сын слово в слово излагал заученные наизусть взгляды отца, поэтому зрители ничего не могли возразить, хотя перемигивались и подталкивали друг друга. – Зулусы выманили ударный отряд Челмсфорда из лагеря, потом вернулись обратно и напали на оставшийся почти без защиты лагерь – да эта уловка стара, как зулусский король Чака! Что тут скажешь, Челмсфорд сам виноват.
Некоторые слушатели мрачно покачали головой при упоминании о катастрофической неудаче британского отряда под командованием Челмсфорда возле холма Исандлвана в Зулуленде, на противоположном берегу Буффало-Ривер.
Вот уже полгода трупы семисот британских солдат и ополченцев лежали на пыльной равнине возле холма Маленькая Рука, вокруг валялись обломки повозок и прочий мусор. Лорд Челмсфорд покинул поле боя; мертвые остались лежать там, где упали – зулусы вспороли им животы, чтобы выпустить души. Стервятники, шакалы и гиены дочиста обглодали кости. Мысль о том, что британских солдат бросили на поле боя без погребения, подрывала само основание величайшей в мире империи.