Пусть мальчишка заплатит за выпивку, а выгнать его всегда успеется.
Неприкрытое восхищение юноши забавляло и льстило.
– Лил, красотка моя! – Барри Леннокс склонился поближе. Лил не отпрянула, несмотря на его вонючее дыхание. – Подставь-ка мне свое ушко.
С отработанной улыбкой Лил подставила ухо и театральным жестом прикрыла его ладонью, изображая секретность.
– Лил, ты сегодня работаешь?
– Барри, дорогой, я всегда рада сыграть с тобой партию в кости. Прямо сейчас или сначала допьешь?
– Нет, я не себя имею в виду. Не хочешь ли оседлать необъезженного жеребчика?
Лил бросила взгляд на Ральфа, и ее улыбка задумчиво смягчилась. Какой славный мальчик! Впервые с тех пор, как бравый кавалерист покинул ее в Кейптауне, Лил почувствовала укол страсти. У нее перехватило дыхание, и она испугалась, что голос может дрогнуть.
– Лил, в такую рань по воскресеньям посетителей в баре немного, – настойчиво уговаривал Барри Леннокс, дыша на нее пивным перегаром. – Парень просто красавчик, впору с тебя деньги брать за удовольствие. Однако я согласен на скидку.
Комок в горле моментально исчез – вместе с задумчивым выражением лица.
– Так и быть, Барри Леннокс, я не стану брать плату за обучение, – деловито ответила Лил. – Десять гиней, как обычно.
Леннокс покачал головой.
– Тебя сантиментами не проймешь. Я пришлю парня. Всего одна просьба: сделай эту встречу особой, пусть он никогда ее не забудет.
– Барри Леннокс, я ведь не учу тебя добывать алмазы!
Лил не оглядываясь вышла. Хлопнула дверь ее спальни. Ральф в смятении проводил девушку взглядом. Барри Леннокс приобнял его за плечи и хрипло зашептал, заходясь похотливым смешком после каждого предложения. Юноша побледнел.
– Войдите.
Нежный голос напомнил Ральфу довольное воркование диких голубей на закате.
Держась за дверную ручку, юноша нервно потер мыски ботинок о заднюю часть штанин. На улице он облил голову дождевой водой из цистерны, расчесал мокрые волосы, убрав их со лба. Капельки воды стекли по шее, превратив пыль на заштопанном воротничке рубашки в красную жижицу.
Ральф взглянул на пальцы, сжимавшие дверную ручку: под ногтями черно от грязи. Он торопливо попытался выковырять грязь зубами.
– Войдите! – На этот раз в голосе звучало не воркование, а властная команда.
Ральф нажал на дверную ручку – дверь без усилия распахнулась. Юноша влетел в будуар, словно ядро, выпущенное из пушки, споткнулся о потертый дешевый ковер и упал поперек кровати.
Поверх красочной китайской ширмы, которая отгораживала уголок комнаты, выглядывала Бриллиантовая Лил. Явно позабавленная, она игриво спросила:
– Дорогой, может быть, меня подождешь?
С неуклюжестью щенка Ральф поспешно вскочил с кровати и встал по стойке «смирно» посреди комнаты, обеими руками прижимая кепку к животу.
Из-за ширмы послышались завораживающие звуки: зашуршали кружева, звякнул фарфор, из кувшина с журчанием полилась вода. На китайской ширме были изображены обнаженные женщины, купающиеся в пруду, берега которого заросли ивами. На заднем плане виднелся водопад. Художник на славу постарался, изображая прелести купальщиц.
Ральф почувствовал, что уши и шея опять заливаются краской – и возненавидел себя за это. Жаль, что не взял с собой сигару – в качестве доказательства того, что он взрослый. Жаль, что не надел чистую рубашку. Жаль, что… Дальше жалеть стало некогда: из-за ширмы вышла босая Лил. Пальчики на ногах у нее были пухленькие и розовые, как у ребенка.
– Я видела вас в городе, мистер Баллантайн, – негромко сказала женщина. – На меня произвела впечатление ваша мужественность. Я рада, что мы встретились.
Эти слова чудесным образом сделали Ральфа выше ростом. Дрожь в коленках утихла, юноша снова крепко стоял на ногах.
– Красивое платье? – Лил приподняла длинную юбку и закружилась по комнате.
Широко раскрытые глаза Ральфа горели. Он безмолвно кивнул: возникшая в ногах сила до языка еще не дошла.
Лил подошла к юноше – без каблуков она едва доставала ему до плеча.
– Позвольте я помогу вам снять куртку.
Он остался в одной рубашке.
– Давайте присядем на диван. – Она взяла его за руку и провела через комнату. – Мистер Баллантайн, я вам нравлюсь?
– Да! Конечно! – Он наконец обрел дар речи.
– Можно мне называть вас просто Ральф? У меня такое чувство, словно мы давно знакомы.
Однажды ранним январским утром Лил вышла из «Мэйфер-хауса» и направилась в безлюдный парк. Ночной снегопад покрыл землю белым ковром – ровным и нетронутым. Лил сошла с покрытой гравием дорожки. Под ногами, будто сахарные крупинки, хрустел снег. Оглянувшись, Лил увидела одинокую цепочку своих следов на снегу – словно она была первой и единственной женщиной в мире. Это зрелище наполнило ее невероятным ощущением собственной значимости. Сейчас, лежа на широкой кровати рядом с мальчиком, она испытала то же самое чувство.
Конечно же, Ральф не мальчик: физически он вполне созрел – и все же в своей невинности был беззащитен, точно грудной младенец, а его тело – как нетронутый снег, на котором еще никто не оставил следа. Кожа на шее почернела от загара, но грудь и плоский живот оставались белыми, как мрамор или свежевыпавший снег. Она прикоснулась к его телу губами – покрытые пылью розовые сосочки восхитительно сжались. Лил взяла в руки ладони юноши – грубые и мозолистые от работы на шахте, с обломанными ногтями, под которыми забилась несмываемая грязь. Сильные руки работяги, но изящные, с длинными пальцами – она судила о мужчинах по форме их рук. Пристально глядя в глаза юноши, Лил нежно поцеловала его ладони, опустила их на свои мягкие груди – от шершавого прикосновения мозолистых рук круглые, как полная луна, розовые соски напряглись.
– Ральф, тебе нравится?
Еще пять раз задавала Лил этот вопрос – в последний раз, когда уже почти стемнело, а Ральф, покрытый сладким потом, дрожал и судорожно всхлипывал в ее объятиях.
– Ральф, тебе нравится?
– Да! Да, мисс Лил! – ответил он прерывающимся голосом.
Ей вдруг стало грустно. Снег растоптан, волшебство закончилось – преходящее, как власть женского тела. Долгие десять лет, с того первого вечера в «Мэйфер-хаусе», она не плакала, но теперь с удивлением почувствовала, как сжалось горло и защипало в глазах.
«О чем тут плакать? – уныло подумала Лил. – Поздно слезы лить».
Умело перевернув обмякшего Ральфа на спину, она посмотрела на него с ненавистью: этот мальчик растревожил в ней что-то, от чего стало невыносимо больно. Ненависть прошла, осталась лишь печаль. Нежно, с сожалением Лил поцеловала юношу.
– Ральф, тебе пора, – сказала она.