Неожиданно Иаков замолчал и отвернулся от меня.

— Если бы только волхвы не сказали Ироду что? Что дальше?

Но больше он ничего не успел мне сказать. По склону к нам медленно поднимался Иосиф. Я узнал его в темноте, по шагам.

— Что-то вы надолго пропали, — сказал Иосиф. — Возвращайтесь. Я не хочу, чтобы вы бродили далеко от нашей стоянки.

Он ждал нас.

— Я люблю тебя, брат мой, — сказал я Иакову.

— И я люблю тебя, брат мой, — ответил он. — И я никогда больше не буду тебя ненавидеть. Я не буду завидовать тебе. Зависть — отвратительное чувство, ужасный грех. Я буду любить тебя.

Иосиф зашагал к стоянке.

— Я люблю тебя, брат мой, — повторил Иаков, — люблю тебя, кем бы ты ни был.

«Кем бы я ни был! Христос Господь… не сказали Ироду».

Иаков положил руку мне на плечо. И я тоже обнял его.

И разумеется, идя вслед за Иосифом в лагерь, я понимал, что Иосиф не должен знать о том, что Иаков рассказал мне все эти вещи. Иосиф всегда был против этого. Он предпочитал не говорить ни о чем. Он пытался жить сегодняшним днем.

Но я должен узнать и все остальное! Я должен знать, из-за чего мой брат ненавидел меня долгие годы, почему раввины останавливали меня в дверях школы и расспрашивали о том, кто я такой.

И не эти ли странные события заставили Иосифа перебраться со всей семьей в Египет? Нет, не может быть.

Даже если обо мне говорил весь Вифлеем, мы могли бы уйти в другой город. Мы могли бы вернуться в Назарет. Да, а как же ангел, которого видела моя мама?

У нас же были родственники здесь, в Вифании. И не только богатые священники. Тут жила и Елизавета. Почему мы не пошли к ней? А, ведь тогда люди Ирода убили Захарию! Неужели Захария погиб из-за тех рассказов? Из-за рассказов о том, что на свет родился ребенок, который был Христос Господь! О, если бы я лучше запомнил, что говорила нам Елизавета в прошлом году о том, как прямо в храме убили Захарию!

Сколько же еще мне придется мучиться в неведении?

Позже в ту ночь я лежал на одеяле с закрытыми глазами и молился.

В голове моей проносились все известные мне высказывания пророков. Я знал, что цари Израиля были помазанниками Господа, но ангелы их не возвещали. Нет, ведь царей не рождала женщина, никогда не бывшая с мужчиной.

Наконец я уже не мог больше думать. Слишком много непонятного.

Я смотрел на звезды и пытался разглядеть среди них сонм ангелов, поющих Небесам славу. Я молился о том, чтобы ангелы пришли ко мне, как приходят они к любому человеку на земле.

Бесконечная благодать вдруг снизошла на меня, в душе настал покой. Я подумал: «Весь мир есть храм Господень. Все сущее есть Его храм».

И то, что мы построили на далеком холме, это всего лишь одно маленькое здание, здание, где мы показываем свою любовь к Господу, который создал все. Отец Небесный, помоги мне.

Когда я скользнул в сон, раздалось великое пение, а когда проснулся, то не сразу понял, где нахожусь. Мой сон был как золотая завеса, отдернутая передо мной.

Я хорошо себя чувствовал. Стояло раннее утро. На небе еще не погасли звезды.

23

Я больше не был ребенком. По традиции мальчик принимает иго Закона только по достижении двенадцатилетнего возраста, но все равно — я уже не ребенок. Я понял это, когда смотрел в то утро на игры других детей.

Я понял это, когда мы присоединились к паломникам, направляющимся к храму.

Как и в предыдущий день, была ужасная давка. Часами мы стояли без движения и пели, чтобы скрасить ожидание, или очень медленно продвигались вперед. Наконец мы окунулись обнаженными в ванны с холодной водой, а потом надели чистые одежды, что принесли с собой в котомках.

И вот мы уже в туннеле, двигаемся к внутреннему двору. Здесь голоса заядлых спорщиков, не успокоившихся и в храме, эхом отскакивали от потолка и иногда звучали очень сердито, но меня они больше не пугали.

Мой ум занимала история, которую не успел закончить Иаков.

Наконец поток паломников, поющих на всех языках мира, излился во внутренний двор храма. Мы с радостью увидели над головами чистое небо. Здесь толпа немного поредела, мы смогли вздохнуть полной грудью, но вскоре оказались в новой давке — в очереди, чтобы купить птиц для нашего жертвоприношения. Дело в том, что Иаков хотел принести жертву в искупление греха. И я догадался, что именно поэтому мы сегодня пошли в храм.

Какой грех хотел искупить Иаков, я не знал. Или знал? Но разве это мое дело? Клеопа сказал, что мне тоже следует посмотреть. Вот почему я здесь оказался.

Наше первое окропление в ритуале очищения должно было состояться только на следующий день. И вот тут я не мог удержаться от вопросов.

— Как же так? Мы отправляемся в Святилище для принесения жертвы, а сами еще не получили очищения? — спросил я.

— Но мы же чисты, — сказал Клеопа. — Мы очистились перед выходом из Назарета, в нашей микве. Сегодня утром мы искупались в ручье рядом с домом Каиафы. И только что окунулись в ванну. Окропление же — это часть Песаха. Так мы получаем полное очищение на тот случай, если мы как-либо соприкоснулись с нечистотой, не зная этого. — Он пожал плечами. — И такова традиция. Но у Иакова нет причин чего-то ждать. Иаков чист. Поэтому мы сейчас идем в Святилище.

— Пусть греческие евреи проходят через ритуал очищения перед входом, — вставил дядя Алфей, который тоже пошел с нами. — И евреи из всех других стран.

Иосиф ничего не сказал. Он положил ладонь на плечо Иакова и вел его и нас через толпу.

Для того чтобы купить птиц, которых тщательно отобрали и признали, что они без изъяна, мы должны были поменять наши деньги на шекели, которые принимались в храме.

Над столиками менял, что стояли вдоль колоннады, я увидел обгорелую крышу, тянущуюся в обоих направлениях. Крышу чинили работники с блестящими от пота телами. Одни скоблили и чистили уцелевшие камни, другие подгоняли по размеру новые камни и крепили их с помощью раствора. Мне эта работа была хорошо известна.

Но никогда раньше я не бывал в столь огромном здании. Со своего места я не видел ни левого, ни правого конца колоннады. Капители колонн восхитили меня совершенством линий. Большая часть позолоты уже была восстановлена.

Вокруг меня все громче и разгневаннее звучали голоса. Мужчины и женщины спорили с менялами. Клеопа терял терпение.

— Какой смысл спорить? — по-гречески обратился он ко мне. — Послушай их. Разве они не знают, что менялы это те же грабители? — Клеопа назвал менял тем же греческим словом, которым мы называли мятежников, живших в холмах, тех самых, что спустились и захватили Сепфорис, после чего туда пришли римляне.

В наше первое посещение храма кровопролитие не позволило нам даже добраться до столиков менял. Теперь же мы пробились к столам, и нас оглушил сердитый гомон.