— Лучше не надо.
— Надо.
— Я не могу.
— Можешь.
— Я не буду.
— Будешь!
Разговор зашел в тупик.
— Будешь! — заявила я, на сей раз весьма сурово.
Мне очень не хотелось повышать голос, но по-другому не получалось.
Я встала с качелей.
— Я ничего красть не собираюсь, так что обвинение в соучастии тебе не грозит. Но если я все же докопаюсь до чего-нибудь важного, колоссального, захватывающего, совершенно невероятного, то мы с тобой сможем разделить Нобелевскую премию.
— Тогда до субботы?
— Да. Это дает мне уйму времени, чтобы собрать побольше информации и прочесать территорию особняка. А у тебя есть уйма времени, чтобы…
— Подумать об отговорках? Я улыбнулась.
— Нет, наесться макаронами с сыром.
Последний день моей временной работы оказался еще лучше, чем я думала. После вычета налогов я благополучно получила двести долларов. Этого было вполне достаточно, чтобы дорогой старый папочка купил себе шикарную новую теннисную ракетку и жестянку с желтыми теннисными мячами в придачу.
Как ни странно, но когда я подхватила свитер, повесила через плечо сумочку с чеком и собралась покинуть агентство, то почувствовала вдруг легкую грусть. Руби обняла меня крепко, по-настоящему, не то что фарфоровая куколка Дженис.
Я помахала рукой, прощаясь с Биг-Беном, Эйфелевой башней и закатом на Гавайях.
— Ты можешь вернуться, когда пожелаешь! — сказала Руби. — Честное слово, я буду скучать по тебе. С тобой приятно иметь дело, Рэйвен!
— С тобой тоже!
Я сказала это от всей души. Эта женщина совсем не походила на типичную жительницу нашего городишки, и мне было приятно с ней подружиться.
— Когда-нибудь ты найдешь подходящего парня, себе под стать!
— Спасибо, Руби!
Это было самое нежное, что мне когда-либо говорили.
Как раз в эти дни Кайл Гаррисон, профессиональный игрок в гольф, стал ухаживать за Руби. Она нашла достойного воздыхателя и вполне заслужила это.
Дома я положила чек на прикроватный столик и свернулась клубочком в постели, довольная тем, что отбыла каторгу. День закончился, завтра я смогу обналичить эту бумажку и гордо вручить отцу мой заработок.
Конечно, о том, чтобы заснуть, в такой ситуации и речи не шло. Я маялась без сна всю ночь, гадая, как будет выглядеть суженый. Мне очень хотелось верить в то, что он не любитель носить клетчатые брюки, как Кайл, профессиональный игрок в гольф.
Потом я вспомнила о парне из особняка. Интересно, может, я уже нашла того человека, которого послала мне судьба?
* * *
— Чего это ты так улыбаешься?
Надо сказать, я пребывала в таком приподнятом настроении, что улыбка не сошла с моего лица даже при появлении Тревора. Я была просто счастлива.
— С работой покончено. Теперь я могу просто жить на проценты!
— Правда? Поздравляю. Хотя я уже привык видеть тебя в аккуратных офисных костюмах. Надеюсь, теперь ты будешь надевать их только для меня.
— Вали отсюда! — крикнула я и оттолкнула его. — Все равно ты не испортишь мне день!
— Не испорчу, — согласился Тревор и чуть отступил. — Я горжусь тобой.
Он улыбнулся великолепной улыбкой, но в ней подспудно таилось зло.
— Теперь тебе хватит денег, чтобы пригласить меня в кино. Я люблю фильмы ужасов.
— И рада бы, но они разрушительно действуют на детскую психику, так что пока это развлечение не для тебя. Через пару лет — да, может быть, и приглашу.
Я рассмеялась и пошла дальше. На сей раз он не остановил меня, наверное, действительно не хотел испортить мне день.
* * *
По окончании восьмого урока я поспешила к своему шкафчику для встречи с Беки. Мы собирались поесть мороженого и обсудить планы операции «Особняк». Оказалось, что у моего шкафчика собралась толпа учеников. Беки перехватила меня на подступах и попыталась увести прочь, но я стала проталкиваться вперед. Это оказалось нетрудно.
Зеваки расступались, завидев меня. Я глянула на шкафчик, и сердце мое упало.
К его дверце серебристым скотчем была приклеена веревка, на которой болтались теннисная ракетка моего отца и записка: «Игра закончена! Я выиграл!»
Голова у меня закружилась. Все это время Тревор Митчелл держал у себя ракетку. Может быть, он каким-то образом добыл ее в тот день, когда чудик приходил в школу?
Меня колотило от ярости при воспоминании обо всех этих телефонных звонках, раздраженных клиентах, нудных факсах, муторных конвертах и тоскливом созерцании того, как счастливые люди улетали на самолетах, уезжали на машинах и катили на лыжах прочь из Занудвилля, получив от меня билеты, сулящие свободу. Все это мне пришлось пережить только потому, что Тревор поджидал нужного момента, чтобы вернуть ракетку.
У меня вырвался вопль, зародившийся, казалось, в башмаках, взлетевший к самому потолку и эхом отразившийся от стен. Несколько перепуганных учителей выбежали, чтобы посмотреть, что случилось.
— Рэйвен, с тобой все в порядке? — спросила миссис Ленни.
Я не видела, разошлись ученики или все еще отирались там. Я видела лишь теннисную ракетку, не могла дышать, тем более говорить.
— Что случилось? — спросил мистер Бернс.
— Ты задыхаешься? У тебя астма? — встревожилась миссис Ленни.
— Тревор Митчелл… — начала я сквозь зубы.
— Да?
— У него все кости переломаны. Он в больнице!
— Что? Как?
— Где? Когда? — попеременно спрашивали запаниковавшие учителя.
Я сделала глубокий вдох.
— Где и когда — не знаю.
Я обернулась к ним. Внутри все бурлило и клокотало, голова была готова взорваться.
— Но говорю вам — это скоро произойдет!
Озадаченные учителя с недоумением уставились на меня.
Я изо всех сил схватила теннисную ракетку, дернула ее настолько сильно, что скотч отодрал полоску зеленой краски с моего довольно неряшливого шкафчика, и выбежала из школы, пылая жаждой мести.
Ученики толпились на передней лужайке, дожидаясь тачек. Я не нашла здесь Тревора, обошла вокруг школы и обнаружила его там, где и следовало, у подножия холма, на футбольном поле, в окружении всей команды.