– От лица банка приношу вам самые искренние извинения, что пришлось вас потревожить, – изливался сладким соловушкой Африканыч, – однако сложившиеся обстоятельства потребовали непременного вашего визита. Видите ли, – Неофитов мельком взглянул на часы, – существуют инструкции, рекомендованные к применению всем коммерческим и государственным банкам, имеющим сейфовые ячейки. Согласно этим инструкциям, в них запрещается хранить оружие, отравляющие химические вещества, взрывоопасные и пожароопасные вещества, а также и объекты живой флоры и фауны…
Неофитов замолчал и с любопытством посмотрел на генерала. На вид Скалон вовсе не казался пройдохой и человеком, способным совершенно противузаконным способом обобрать свою бывшую любовницу. Впрочем, правильно говорят, что чужая душа – потемки. Поди разбери по обличью, а паче по чину или званию, кто человек честный и порядочный, а кто так – погулять вышел.
– Да, мне об этом говорил управляющий, когда я подписывал бумаги, – сухо заметил Александр Антонович.
– Ну, вот видите! – несказанно обрадовался этому обстоятельству «И. Б. Бурундуков». И тотчас принял непреклонный вид: – Однако в отличие от вас и иных честных и порядочных граждан встречаются и такие, которые игнорируют требования, обязательные для всех арендаторов сейфовых ячеек. К моему глубочайшему сожалению, нашелся один такой и среди наших клиэнтов. Он, видите ли, положил в свою ячейку какое-то жидкое химическое вещество, которое, разлившись, испортило несколько ячеек, главным образом их замки. Причем в том же ряду, где находится и ваша сейфовая ячейка. Нет, – предупредил вопрос генерала Неофитов, – содержимое вашей ячейки, господин генерал, ни в малейшей степени не пострадало, в чем вы сейчас сами сможете вполне убедиться. Пострадали корпуса ячеек и их замки, которые мы уже практически все заменили. Замок вашей сейфовой ячейки, поскольку она находилась в испорченном ряду, мы тоже решили поменять. – Неофитов бросил на генерала Скалона извиняющийся взгляд. – Так положено по инструкции. Поэтому – временно, конечно – мы выделили вам новую ячейку под номером пятьдесят четыре, куда вы сможете переложить ваши бумаги. Поверьте, господин генерал, эта мера вынужденная, а неудобства, которые мы вам невольно причиняем, временные.
С этими словами Самсон Африканыч достал из ящика стола ключ и передал Скалону.
– Запомните: теперь нумер вашей ячейки – пятьдесят четыре, – напомнил он генералу. – Да, – добавил Неофитов, – когда вы переложите свои бумаги в новую ячейку, сделайте одолжение, верните мне прежний ваш ключ под нумером четырнадцать.
– Это все? – спросил Александр Антонович.
– Нет, – ответил Неофитов. – Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
И обмакнув ручку в чернила, протянул ее Скалону, ткнув указательным пальцем другой руки в строку, где стояла фамилия генерала. Александр Антонович взял ручку и размашисто подписал: «Скалон».
– Теперь, надеюсь, все? – с небольшим раздражением спросил Александр Антонович.
– Да, не смею вас больше задерживать, – сахарно улыбнулся Африканыч. – И огромное вам спасибо за понимание…
Генерал Скалон вышел из кабинета «помощника управляющего банком» и направился коридором к сейфовым ячейкам. Он прошел через открытую решетчатую дверь, миновал охранника, вставшего во фрунт при его появлении, подошел к своей ячейке под нумером четырнадцать, открыл ее, извлек из нее ящичек с бумагами, достал бумаги, сунул ящичек обратно в ячейку и закрыл ее. Затем он повернулся на сто восемьдесят градусов, прошел к ячейке под нумером пятьдесят четыре, открыл ее только что полученным от «коллежского секретаря» ключом, достал ящичек, положил в него свои ценные бумаги, сунул ящичек в ячейку и закрыл ее дверцу.
Пройдя обратно тем же путем, Александр Антонович зашел в кабинет нумер 3 и отдал ключ от ячейки за нумером четырнадцать «помощнику управляющего банком И. Б. Бурундукову», на что Лже-Бурундуков, то есть Самсон Африканыч, вежливо и широко улыбнулся и сказал:
– Благодарю вас, ваше превосходительство.
Затем генерал Скалон вышел из банка, сел в ожидавшую его у входа рессорную коляску и укатил в штаб Второй пехотной дивизии на Большой Лядской.
Когда за генералом закрылась дверь, Неофитов снял со «своего» кабинета табличку на шелковом шнуре и повесил ее на место. Затем оторвал от двери цифру 3 и положил ее в саквояж. Туда же, когда он вернулся в кабинет, стали складываться друг за дружкой кипа чистой бумаги, пара папок с тесемками, массивный чернильный прибор из бронзы, мощное пресс-папье, карандаши и фотографическая карточка в рамочке и с подножкой, чтобы ее можно было ставить на стол.
Закончив все это, Африканыч прощально оглядел кабинет, легонько вздохнул и покинул его, равно как через несколько секунд оставил и сам банк с полным сознанием выполненного долга. Он уже не видел, как медленно и важно спустился со второго этажа «статский советник Соколовский», за которым цепочкой и подобострастно следовали главный бухгалтер банка господин Дрейфус, помощник управляющего банком Бурундуков и служащий с незапоминающейся фамилией. Конечно, он не видел и не слышал, как громко отчитывал бывший чиновник особых поручений и нынешний оборванец-насельник самой захудалой ночлежки в Мокрой слободе главного бухгалтера одного из лучших коммерческих банков Российской империи Дрейфуса за какое-то замеченное незначительное нарушение. И уж тем паче не мог видеть, как вытянулись лица у коллежского секретаря Бурундукова и служащего с незапоминающейся фамилией, когда «статский советник» пообещал вернуться в банк через неделю с «ревизионной комиссией».
– Вот тогда мы вас и проштудируем как следует! – мстительно добавил «фининспектор» и, не попрощавшись, вышел из банка, держа путь, верно, в губернскую канцелярию, а возможно, и к самому генерал-губернатору докладывать о своей ревизирующей визитации.
В общем, все сработало.
* * *
Вечером того же дня, часиков в половине шестого, Всеволод Аркадьевич Долгоруков, попыхивая сигарой, твердой поступью вошел в здание Волжско-Камского коммерческого банка – вне всякого сомнения, одного из лучших банков Российской империи. Кивнув мимоходом служащему с плохо запоминающейся фамилией, он прошел в комнату сейфовых ячеек, открыл дубликатом ключа дверку ячейки под нумером пятьдесят четыре, достал ящичек и вынул из него бумаги генерала Скалона. То есть именно те, что генерал законопротивным способом изъял у бедной Ксении Михайловны. Мельком взглянув на них, Сева положил бумаги в изящный саквояж, что имелся в его руках, пыхнул сигарой в знак завершения «дела Скалона» и, кивнув на прощание охраннику, отправился обратно той же твердой поступью человека, знающего, что он делает, и уверенного в этом.
Особой радости, которую обычно испытывал Долгоруков после срабатывания плана и блестящего завершения дела, он отчего-то не испытывал. Разве что удовлетворение, да и то какое-то незначительное. Более торжествующее ощущение у Всеволода Аркадьевича было оттого, что направлялся он в данный момент к несравненной Ксении Михайловне. Рот его расплылся в улыбке, когда он представил, как обрадуется Ксюша, когда он передаст ей ценные бумаги и векселя, как она обовьет своими руками его шею и их губы сольются в сладком поцелуе.