– Да, пожалуй, что завтра. Чего же тянуть с хорошим делом?
– А потом?
– А потом видно будет, – улыбнулся Долгоруков. – Авось что-нибудь и проклюнется. Общий сбор завтра вечером. Часиков в восемь пополудни…
– Правый угол ниже… Ниже, я тебе говорю, – кипятился бледный, болезненного вида человек с усами и некрасовской бородкой – правда, погуще, нежели у великого поэта. По лицу с тонкими чертами и худощавой фигуре, бледнолицему можно было дать лет тридцать – тридцать пять, однако его метрическая запись гласила, что сей дворянин именем Андрей Федоров сын Лихачев родился в родовом имении Полянки Спасского уезда Казанской губернии в июле одна тысяча восемьсот тридцать второго года. Стало быть, ему недавно исполнилось пятьдесят четыре года.
– Еще ниже… Нет, верни на место… Вот так оставь, – наконец сказал бледнолицый примирительным тоном. – Ступай, принеси мне чаю.
Лакей ушел, а Андрей Федорович присел в кресло, не отводя взора от только что повешенной в кабинете картины.
Это был Тициан. «Портрет Карла V». Вернее, первый из портретов императора, написанный в 1530 году в Болонье. Позже будут еще два, которые великий Тициан напишет в 1533 и 1548 годах. На этом портрете Его Императорское Величество был изображен по пояс в полных доспехах. Его взгляд устремлен в даль, видимую только ему одному…
Портрет был великолепен.
Андрей Федорович долго не мог отвести от него взора, хотя видел его уже десятки раз. Есть, господа, на свете такие картины, на которые хочется смотреть и смотреть, как есть и книги, которые хочется перечитывать снова и снова. Не случайно портрет настолько понравился императору Карлу, что тот, лишь глянув на него, распорядился немедленно выдать Тициану тысячу золотых. Брат Андрея Федоровича, Иван, который привез этот портрет из Парижа, где, выйдя в отставку в чине контр-адмирала, он чаще всего предпочитал проживать, выложил за него почти двести тысяч франков…
У Андрея Федоровича было два Тициана. Помимо «Портрета Карла V», в его коллекции картин имелась еще одна работа великого итальянца – «Ассунта», одна из самых ранних его работ, предтеча монументального семиметрового алтаря «Вознесение Марии». «Ассунта» тоже висела здесь, в кабинете. На полотне в два аршина на полтора в озаренное солнечными лучами небо возносилась на облаке радостно взволнованная Мария. А внизу, сгрудившись и простерши к ней руки, ее провожали апостолы с просветленными лицами и восхищенными взглядами. Это была любимая картина Лихачева. Естественно, наряду с «Мадонной и Младенцем» современника Тициана флорентийца Доменико Пулиго. Эта картина больше всего нравилась и супруге Андрея Федоровича, Раисе Ивановне. И ежели получится устроить общедоступный музей изящных искусств, то обе картины они все же оставят при себе…
В коллекции знаменитого в городе собирателя древностей картин имелось много, всяких и разных. Были великий Рембрандт с его «Портретом служанки»; гений барокко Рубенс с «Калидонской охотой»; севильский мастер религиозной и жанровой живописи Мурильо с его двумя «Мадоннами», похожими на смуглых андалузок. Работы этой троицы великих мастеров также висели в его кабинете прямо против Тициана.
Из второго ряда живописцев в разных залах и зальцах его двухэтажного дома на Ново-Комиссариатской улице наличествовали Сальваторе Роза «Нападение разбойников», «Автопортрет» Николо де Ларжильера, «Вид Венеции» Джованни Антонио, «Поклонение пастухов» Бассано, «Парусники в море» Порселиса, – всего более двухсот пятидесяти картин. Еще около полусотни картин принадлежали кисти русских художников: Левицкого, Тропинина, Шишкина, Айвазовского, Перова, Брюллова, Худякова. Ежели картины сплюсовать с гравюрами таких мастеров, живших и творивших с шестнадцатого по восемнадцатый век, как Саделер, Альберти, Брустолини, Деплас, Эделинк, Вилле и Массар, то, черт подери, получится не менее четырехсот двадцати единиц (не говоря о двух с половиной тысячах графических работ)! Ведь это – целый музей, часть которого, вне всякого сомнения, украсила бы живописные коллекции Эрмитажа и, конечно, Лувра!
Алексей Федорович суетно поерзал в кресле.
Уже трижды он обращался к городскому голове Лебедеву с просьбой выделить под общедоступный городской музей какое-нибудь принадлежащее городской управе здание в городе на одной из центральных улиц – скажем, на Воскресенской, Воздвиженской или Покровской. Ну, можно еще на Большой Красной. И чтобы музей этот носил его имя – Городской музей А.Ф. Лихачева. Тогда его имя будет увековечено в истории. По крайней мере, этого города и этой губернии. И жители края через сто и даже двести лет спустя будут знать, кто таков был Андрей Федорович Лихачев, и главное, каков он был. И род Лихачевых будет гордиться им в веках…
Андрей Федорович готов был пожертвовать такому музею не только свои картины, гравюры и графику. Он отдал бы в музей всю свою нумизматическую и археологическую коллекции, весь антиквариат… Всего это более сорока тысяч единиц экспонатов, которые содержать в доме на Ново-Комиссариатской уже не было никакой возможности! Даже в детской стояли сундуки с кладами и описями старинных монет, некогда выкупленные Алексеем Федоровичем у счастливчиков, которым повезло их найти. А ведь у него пятеро детей, и Раиса Ивановна снова на сносях…
Городской голова Александр Александрович Лебедев ахал, понимающе качал головой и говорил одну и ту же фразу:
– Славное вы затеяли дело, Андрей Федорович, славное. Передать в дар городу всю свою коллекцию, не одно и не два десятилетия собираемую, – на это решится не каждый собиратель древностей. Зато каждый горожанин будет вам за это несказанно благодарен, и ваше имя не забудется в веках!
– Ну так выделите для этого музея здание. Достаточное для того, чтобы там удалось разместить всю мою коллекцию, – восклицал Лихачев. – Ведь не для себя же прошу, для города!
– Понимаю, дорогой Андрей Федорович, понимаю, – хмурился городской голова, камер-юнкер и статский советник в одном лице. – Понимаю, что вами движут чувства благородные и бескорыстные. Но… – здесь Александр Александрович вновь разводил руками и патетически восклицал: – Нету! Нету, дорогой, уважаемый Андрей Федорович, такового здания. Было одно, да решением городской управы отдано под детский приют, увы! Тоже, согласитесь, немаловажная вещь для нашего города – и весьма, весьма богоугодная…
– Но ведь…
– Но мы обязательно будем иметь вас в виду, – заверил собирателя древностей Лебедев, перебив его и давая тем самым понять, что разговор на сию тему закончен. – И как только в городе высвободится какое-либо подходящее здание, то мы всенепременно постараемся, так сказать, посодействовать…
После чего шли вопросы о здравии жены и детей и пожелания им здравствовать и далее. Затем имело место быть крепкое дружеское рукопожатие и бодрый взгляд, сулящий, что дело, о каковом печется проситель, будет исполнено не сегодня, так завтра без всяческого сомнения.
Подобного рода разговоры происходили между Александром Александровичем и Андреем Федоровичем уже трижды. И ни к чему не привели.