В последний раз Лебедев, заметно раздосадованный тем, что Лихачев никак не уймется, сказал, словно как бы случайно:
– Так вы купите сами дом и устройте там свой музей (уж коли так неймется). А городская Дума поможет вам проведением благотворительной лотереи, вырученные средства от которой пойдут на приобретение необходимого инвентаря и прочего музейного инструментария.
То, что, в скобках, конечно, городским головой Лебедевым произнесено вслух не было, однако смысл первой фразы Андрей Федорович именно так и понял. И с этого дня мысль о покупке подходящего дома стала посещать его все чаще и чаще.
А что? Это был выход. Правда, денег на хороший особняк не было, да и не предвиделось в ближайшее время…
– Так ты продай что-нибудь из своей коллекции, – советовали Лихачеву его собратья-коллекционеры, в частности, нумизмат Савельев. – Скажем, одну из своих картин. Или рукописную книгу шестнадцатого столетия. К примеру, «Троицкую» или «Псалтырь», что писан полууставом…
Андрей Федорович поначалу отмахивался от подобного рода советов, считая их почти кощунственными. Как это – продать? Разве он для этого собирал свои коллекции, чтобы потом продавать?
Позже пришло понимание, что со своими собраниями древностей, за разовыми исключениями, все равно придется проститься при передаче их в городской музей. А вот такового может и не состояться при его жизни. Ежели, конечно, он сам не устроит его на собственные средства…
Потом он узнал, что вдова бывшего губернатора Гейнса, Ольга Сергеевна, продает принадлежавший ранее ее брату, Александру Сергеевичу Александрову, двухэтажный угловой дом на Большой Красной. Ну, тот, что с балконом по фасаду. Ольга Сергеевна, и это было известно всему городу, последовательно схоронив отца, брата, мужа и сестру и оставшись единственной владелицей всего фамильного состояния коммерции советников и первой гильдии купцов Александровых, потихоньку распродавала семейную недвижимость и ликвидировала «дела» отца и брата. А вырученные капиталы вкладывала в «верные» ценные бумаги, дабы жить беспечно и ни в чем не нуждаясь. За особняк на Большой Красной она хотела получить сто восемьдесят тысяч рублев, – деньги весьма и весьма недурственные. Однако сей каменный дом в двадцать четыре окна по фасаду был довольно молод и насчитывал всего-то сорок лет от роду; отделан был богато, комнат и разных служб имел множество, и запрашиваемой суммы, без сомнения, стоил. Но денег таковых у Лихачева не было. Даже четверти от запрашиваемой суммы.
Андрей Федорович знал этот особняк, видел неоднократно. Для публичного музея тот подходил как нельзя кстати: дом большой, двухэтажный, центральный вход выходит прямо на перекресток весьма оживленных улиц Большая Красная и Поперечно-Красная. Лихачев даже специально нанял извозчика, чтобы съездить к этому дому. Походил вокруг, зашел в парадное, прошелся по комнатам.
– Желаете приобрести? – спросил его дворник, что сопровождал Андрея Федоровича.
– Желал бы, – нехотя ответил Лихачев.
– А что, денег не хватает? – снова задал вопрос простодырый и словоохотливый служитель метлы и подбиратель конских яблок. На что собиратель древностей, испытывая раздражение, промолчал.
– Эта мадама тебе не скинет ни рубля, – сказал как-то Андрею Федоровичу Василий Иванович Заусайлов, тоже известный в городе собиратель древностей, имея в виду губернаторскую вдову. – Она хоть и жертвует на свой приют, да требует, как я слышал, отчета вплоть до полушки. Прижимистая дамочка…
А нумизмат Виктор Константинович Савельев снова посоветовал что-нибудь продать и тем самым собрать деньги на дом.
– Хорошо, купи у меня кратер, – посмотрел на коллегу Лихачев. – Четвертый век до Рождества Христова. Таких кубков – всего четыре во всем мире.
– И сколько? – загорелись у Савельева глаза.
– Сто восемьдесят тысяч, – просто ответил Андрей Федорович.
– Шутишь? – взгляд у Виктора Константиновича потух. – Откуда у меня такие деньжищи?
– Ну, тогда не давай мне таких советов, – не очень вежливо промолвил Лихачев.
– Так у нас в городе такую вещь никто и не купит, – заметил Савельев. – Не тот масштаб.
– А где тот масштаб? – посмотрел на коллегу Лихачев.
– В столицах, – пожав плечами, ответил Виктор Константинович.
– Так ты что, предлагаешь мне ехать в Москву или Петербург и, как коммивояжеру, ходить по богатым домам и предлагать свой товар? Мол, господа хорошие, купите кубок четвертого века до Рождества Христова, а кроме меня, такого товару вы более нигде не купите. Так, что ли? – с большой долей язвительности в голосе спросил Андрей Федорович. – Нет уж, увольте!
Конечно, можно было списаться со столичными коллекционерами и предложить им купить что-либо значимое из его коллекции. А потом, опять-таки никуда не ездя, пригласить тамошнего собирателя старины к себе, чтобы тот на месте оценил коллекции и приобрел предлагаемое. Но такое мероприятие могло затянуться на долгие месяцы. Ведь предполагаемый покупатель обязательно потребовал бы экспертизы приобретаемого предмета, будь то антик или картина, а все это такая морока, что не приведи Господь! В Казани таких экспертов нет, и за ними надо посылать либо ехать к ним самому, да и экспертиза – дело весьма нескорое, плюс все это отнимет много денег, а главное – времени. А этого Андрей Федорович не мог себе позволить. Здоровьем он был слаб, нещадно страдал от мигрени, как это часто случается с изнеженными натурами, и даже лечился от этого в Италии, что если и помогло, так лишь на краткое время. Кроме того, Лихачев панически боялся заболеть. Любая мало-мальски значимая болезнь, как он вполне искренне полагал, сведет его в могилу раньше срока, а посему выезд из города и смена климата, даже самая незначительная, могли крайне негативно сказаться на его здоровье. Даже простуда, каковую можно было схватить, просто выйдя из дома, была для Андрея Федоровича смертельной опасностью. Так он, по крайней мере, считал. А коли он так считал – вернее, был в этом уверен – то, стало быть, именно так и случилось бы. Ведь зачастую мы сами программируем себе жизнь, сами того не замечая.
Нет, никуда выезжать из Казани Лихачев не желал. И вешать на себя заботы и суету, связанную с экспертизами и тому подобным, – тоже не имел рвения. Вот если бы кто-нибудь пришел сам и купил у него понравившуюся вещь, тотчас выложив за нее требуемую сумму, – тогда совсем другое дело. Такому покупателю он отдал бы даже то, что нравилось ему самому или Раисе Ивановне….
– Ваш чай, барин.
Голос лакея вывел Андрея Федоровича из задумчивости:
– Поставь на стол.
Лакей поставил поднос на кабинетный стол и остался стоять в позе, которая явно выражала безмолвный вопрос:
«Чего еще изволит барин»?
– Ничего, – ответил на сей вопрос Андрей Федорович. – Ступай.
Когда лакей ушел, Лихачев снова вперил взгляд в тициановского «Карла». Император смотрел вдаль, его худое породистое лицо выражало непреклонную решимость, а на боевых латах отражались лучи солнца. Глаза Карла Пятого были ясны и чисты. Ему все понятно: там, в обзорной дали, враг, которого он должен победить (и победит ведь!). Четкость мыслей и намерений императора была даже завидна. Вот счастливчик…