«Все сопроводительные бумаги, удостоверяющие подлинность картины, у меня имеются и будут предоставлены Вашему Высочеству вместе с самой картиной», – писал собиратель старины. На вырученные же от сей сделки деньги, от которой он не имел намерения, по его собственным словам, получить личной выгоды, сей Лихачев рассчитывал открыть в Казани публичный общедоступный музей, «дабы всякий желающий мог приобщиться к настоящему искусству». Что было весьма похвально.
Михаил Николаевич, вторично прочтя письмо, отложил его и задумался. Весьма любопытное предложение. Картина Тициана будет великолепным подарком на именины Олюшки. В связи с этой Екатеринбургской научно-промышленной выставкой, на открытие которой он приглашен и дал согласие прибыть, он будет в Казани дважды, и в один из приездов вполне может нанести визит этому Лихачеву. Якобы для осмотра его коллекций, о коих весьма наслышан. Ведь о покупке Тициана великим князем всем и каждому знать не обязательно. Как не обязательно знать покуда и Олюшке – он улыбнулся при упоминании любимой супруги – об этом подарке. До сентября, когда будут ее именины.
Итак, решено!
Сизиф родился в Мещанской слободе на Первой Мещанской улице в московской мещанской семье выходцев из Польши, то бишь пленных поляков, некогда насильно поселенных в Москве и пожелавших в ней и остаться. Матушка и батюшка нарекли его при рождении Константином. С этим именем он и был крещен в приходской церкви во имя Адриана и Натальи, что на Троицкой дороге, в 1841 году.
До срока жил Константин, как и все московские мальчишки, согласно родительскому уставу, а в 1856 году был отдан отцом в Московское училище живописи и ваяния. Уж больно здорово рисовал Костя лица людей, схватывая ту черточку характера, которая в человеке была доминирующей.
– Эко у тебя Клавдея Никифоровна получилась похожа, – говорила матушка Константина, глядя на его рисунок в тетради, специально для этого купленной. – Мегера, она и есть мегера.
Хотя ничего явно мегеристого в рисунке не было. На первый взгляд. Разве что жесткие складочки возле губ. Но этого в рисунке Константина хватало, чтобы сделать такое заключение об их соседке.
– Семка-то Козурин как вылитый, – похвалил отец сына за рисунок, сделанный на сослуживца, как-то побывавшего у них в гостях. – Сразу видно любителя закладывать за воротник.
С этой тетрадью и пошел Константин в Московское художественное училище. И его приняли.
Годы в училище были его лучшие годы. А потом он познакомился с людьми, дружбу с которыми водить бы не следовало, но с ними было весело и интересно. А главное, денежно!
Как-то на спор Константин один в один подделал заковыристую подпись старосты Мещанской управы. Веселым людям такой талант в их новом друге понравился, и однажды они попросили Константина скопировать один старинный документ о дворянской привилегии. Костя сделал его за несколько часов. И неожиданно для себя получил за это пятьдесят рублей. Самая же дорогая его картина, проданная одному купчику, стоила семь рублей, и писал он ее две недели.
Страха не было. Поначалу он, конечно, испытывал нечто подобное мукам совести. Ведь он – художник первого класса, каковое звание ему было присвоено через два года после окончания Училища живописи, а занимается невесть чем. И – зачем же обманывать самого себя – его занятия противозаконны и уголовно наказуемы!
Однако скоро это чувство прошло. Ведь он был молод, хотел жить. А жить – означало иметь деньги. Каковые у него стали водиться, когда он начал выполнять заказы веселых людей, с коими ему было интересно. Особенно Костя сошелся с Самсоном Неофитовым, дворянином, который время от времени подбрасывал ему непыльную работенку, на результаты от которой можно было жить весьма неплохо, мало в чем себе отказывая.
Так прошло несколько лет. Картины писать он забросил – так, если только бывал какой заказ сделать копию полотна известного мастера или его вариацию. Вот это было интересно. Впрочем, подделать банковский билет или доходную бумагу, да так, чтобы от подлинной ее не отличил бы и специалист, было не менее интересно и увлекательно. Ну и прибыльно, конечно.
Как-то после одного из таких дел к нему на квартиру, которую он снимал на Арбате, пришел частный пристав с квартальным надзирателем и двумя агентами Сыскного отделения. Они показали ему ордер, по которому прокурор разрешал произвести в его доме обыск и в случае нахождения улик, подтверждающих его противузаконные деяния, – произвести арестование. Улики были найдены: заготовки гравюр для фальшивых акций и ценных бумаг, наличие поддельных пашпортов и соответствующий для их производства инструментарий. И Костю повели в следственную тюрьму, откуда после судебного разбирательства, определившего ему два года и восемь месяцев тюремного заключения, его отправили прямиком в губернский замок.
С полгода он просидел там без дела, а потом через подкупленного охранника (с ним снесся Самсон Неофитов) организовали подпольную фабрику фальшивых бумаг прямо в его «хате».
– На воле с ног собьются, разыскивая, кто мастырит фальшивки, – усмехался Африканыч. – А здесь, в тюрьме, никто искать не станет.
Идея эта была в духе «Червонных валетов» и понравилась Сизифу. В то время его уже так величали. Почему Сизиф? Да потому что все, что он делал, было неполезным трудом. Ведь все это понимали, в том числе и сам Константин. Вот если бы он писал портреты и пейзажи, такого прозвища никогда бы не получил…
– Говори, какой тебе нужен инструментарий? – спросил Африканыч, когда его идея была одобрена Сизифом.
Константин перечислил все, что ему требовалось.
– Через два дня получишь, – заверил его Африканыч.
И он сдержал слово. Через того же подкупленного охранника Сизиф получил все, что ему было необходимо для производства фальшивок, и деньги, которые позволили ему перевестись в отдельную камеру.
А потом пошли заказы. Почти два года придуманная Африканычем система работала без сбоев. Материал для производства фальшивых ценных бумаг и пополнение необходимым инвентарем и инструментарием происходило путем переправки в острожный замок с партиями чистого белья. А через несколько дней исполненный заказ возвращался обратно, с партией уже грязного белья. Система работала подобно брегетовским часам, покуда председатель клуба «Червонные валеты» Паша Шпейер не провернул аферу с продажей губернаторского дворца заезжему английскому лорду.
Сыскное отделение стало копать (и как копать!), не пропуская ни одной детали, что в розыскном деле совсем не последнее дело. И докопались до многого, включая наличие в Москве подпольной фабрики по подделке ценных бумаг. Да такого качества, что в их подлинности не сомневались не только специалисты-криминологи, но и ушлые банковские служащие.
– Узнать! Все и подробнейшим образом, где эта фабрика располагается, кто в ней работает и всех лиц, причастных к ней! – таков был приказ начальника Сыскного отделения своему помощнику.