Ну, и чего ему было бояться?
* * *
Итак, пожав руку Давыдовскому и выслушав его вопрос, каким это образом он, Шах, пребывает в Санкт-Петербурге и, похоже, весьма неплохо пребывает, Султан Эрганьянц улыбнулся еще шире и произнес:
– А я здэс живу.
– Давно? – спросил Павел Иванович.
– Восем лэт, – гордо ответил Шах. – С тэх самых пор, как вышел из Преабраженского дома.
– Ну, значит, ты здесь многих знаешь? – решил сразу брать быка за рога Давыдовский.
– Знаю коэ-каво, – согласился Шах.
– И из царствующего дома кое-кого знаешь? – продолжал допытываться Давыдовский.
– Нэт, из царствующего дома нэ знаю, – задержав на лице старого товарища долгий любопытный взгляд, ответил Шах. – Но знаком с тэми, кто знаэт коэ-каво иэ этаво дома. А кто тэбя интересуэт?
– Его Высочество великий князь Михаил Николаевич, – просто ответил Павел Иванович.
Бывший «царь всех армян» снова долго и пристально смотрел на Давыдовского. А потом сказал:
– Слющай, может, зайдем-ка мне, э? Пасидим, випьем. Атметим нашу встрэчу… Там и пагаварим…
Как выяснилось в процессе разговора, у Шаха на Гостином дворе имелось несколько лавок. Он торговал заморским англицким сукном, мехами, фруктами и восточными сладостями. А поскольку входил в Комитет по управлению Гостиным двором, то в доме Комитета имел собственный кабинет с комнатой отдыха, – дверь которой была закамуфлирована под шкаф с книгами. В этой комнате и обосновались старые приятели. На столе появились коньяк, икорка, фрукты и все остальное, что положено иметь на столе солидным мужчинам, давно не видевшим друг друга и расположенным к приятным воспоминаниям и последующему за ними деловому разговору.
– А ты помнишь, как Шпейер загнал губернаторский дворец английскому лорду? – спросил после первой рюмки Давыдовский. – Его сиятельство князь Долгоруков возвращается с семьей с дачи, а у него в кабинете хозяйничает этот лорд… И повсюду чужие вещи. Представляешь выражение лица генерал-губернатора?
– Нэт, нэ прэдставляю, – захохотал Шах. – Я бы, навэрнаэ, умер ат вазмущения. А где сэйчас Паша Шпейер?
– Сказывают, в Париже, – раздумчиво ответил Давыдовский.
– А ты помниш, как Валдемар вместе с Африканычем надули этава, как ево, барона Гур… Гур…
– Гурфинкеля? – подсказал старому товарищу Павел Иванович.
– Ага, ево, – снова захохотал Шах. – Всучить прайдохе-барону в фалшивой натариалной канторе купчую на адин из Маркизавых астравов с нэсуществующими плантациями этава чудадэйственнава фрукта нони, где нэт ничево, кроме скал, – эта был висший класс!
– Это точно, – соглашаясь, кивнул Давыдовский. – Я тогда еще за пару недель до этой аферы подготовил статью о тропических плодах нони. Ну, будто бы сок их очень полезен в медицинском плане: снимает боль и чувство тревоги, придает бодрость и силу и вообще оказывает весьма благотворное воздействие на весь организм человека. А потом опубликовал этот материал во всех московских газетах, чтобы барон Гурфинкель мог это самостоятельно прочесть.
– Помню, помню, сам читал эти газэты, – ухмыльнулся Шах. – Патом за эту тваю идэю пра сок нони ухватилис ученые и будта бы и впрям нашли в них чудадействэнную силу. Вах! Ты был самым лучшим мистификатаром срэди нас, граф.
– Ты мне льстишь, Шах.
– Нэт, дарагой, нэ лщу. Все имэнна так и было… – Шах немного помолчал. А потом спросил: – Ты давно видел Валдемара?
– Третьего дня, – ответил Павел Иванович. – Равно как и Африканыча, и «старика».
– Агонь-Дагановский тоже с вами? – удивленно поднял брови Шах.
– С нами, – подтвердил Давыдовский.
– Значит, у вас опят каманда?
– Да, – просто ответил Павел Иванович.
– Ну, что ж… – только и промолвил догадливый Шах.
Он налил еще по рюмке. Выпили. Закусили. И с удовольствием посмотрели друг другу в глаза.
– А помниш… – снова начал Шах.
Они предавались воспоминаниям еще не менее получаса, после чего Шах спросил:
– Что тэбе нужна знат пра великава князя Михаила Никалаевича, дарагой?
– А все, – ответил Давыдовский. – Склонности, привычки, слабости, отношения в семье… – начал перечислять он. – Чего он любит, чего ненавидит… Словом, все.
– Ясно, – подытожил Шах. – Тэбе нужна паднаготная великава князя.
– Именно, – подтвердил Давыдовский.
– Харашо, будет тэбе ево паднаготная.
– Я тебе буду очень благодарен, Шах…
– Да ладна… Чево нэ сдэлаеш для старава друга?
Больше Шах ничего не спрашивал. Только когда они прощались, уговорившись встретиться через два дня, Шах попросил:
– Патом как-нибуд расскажэш, э?
– Обязательно, Шах, – твердо пообещал Давыдовский.
За четыре года проживания в Казани Африканыч приобрел массу знакомств. Особенно с женским полом, до коего был шибко охоч. Кроме того, открытость в общении (конечно, до известных пределов) делала его желанным гостем во многих светских гостиных города, и приятелей со стороны губернской и городской знати у него было также предостаточно.
Начал он с того, что встретился на одной из благотворительных лотерей-аллегри, проводимых в здании городской Думы на Воскресенской улице в пользу детского сиротского приюта, с городским секретарем Николаем Николаевичем Постниковым, одним из четырех главных членов городской управы. Не встретиться с секретарем было просто невозможно, так как Постников был одним из организаторов лотереи. Так что эта встреча, конечно, со стороны Неофитова, ничуть не была случайной.
Самсон Африканыч – человек везучий; прикупив лотерейный билетик, он выиграл, под возгласы присутствующих, великолепные золотые запонки с богемским стеклом лазурного цвета, изготовленным в Нюрнберге в прошлом веке. Запонки эти были произведены с использованием специального рецепта монаха Теофила, почившего еще лет четыреста назад. Так гласила лицензия, прилагаемая к запонкам. История же рецепта, с применением которого были изготовлены эти замечательные запонки, весьма и весьма занимательна. Этот рецепт монах Теофил держал в строжайшей тайне и только на смертном одре поделился им со своим учеником Иоакимом, предпочитавшим варить пиво, нежели выдувать стекло. Отчего Иоаким сей рецепт не использовал и уже на своем смертном одре рассказал о нем своему младшему брату Готвальду, тоже монаху. Готвальд, в отличие от Иоакима, пиво хоть и употреблял в значительных количествах, но сам не варил и был довольно средней руки стеклодувом. То есть мастерством особым не блистал. Но однажды, используя рецепт монаха Теофила, Готвальд выдул вполне приличное дымчатое стекло с нежной лазурью и изготовил из него браслет, который приобрел нюрнбергский купец Эрих Мария Адольф Кюнке. Перепродав браслет в своем Нюрнберге и взяв за него тройную цену, Эрих Кюнке решил выведать рецепт производства такого удивительного стекла и приехал в Чехию. Он поселился в гостинице старейшего монастыря бенедиктинцев в Кладрубах близ собора Вознесения Девы Марии и стал досаждать Готвальду просьбами открыть ему секрет рецепта монаха Теофила. Готвальд ни в какую не соглашался и вскоре изготовил еще один браслет, лучше прежнего во сто крат, опять-таки используя секретный рецепт монаха-стеклодува. Эрих Мария Адольф купил браслет за огромную сумму и был доволен приобретением до крайности. Но еще больше он был бы доволен, ежели бы все-таки узнал тайный рецепт монаха Теофила, так как это желание превратилось в навязчивую идею.