Спасатель. Жди меня, и я вернусь | Страница: 54

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– По легенде, имеющей статус официальной версии, комбриг Чапаев погиб из-за того, что кто-то уснул на посту, – послышалось из тумана. – Этот «кто-то» тоже выполнял приказ – выполнял, как ты понимаешь, из рук вон плохо. Ты человек военный и должен разбираться в подобных вещах. Скажи, как ты лично поступил бы с таким исполнителем в полевых условиях?

Курильщик снова попятился – вернее, попытался попятиться, но не смог, упершись задом в фальшборт. Рука прошлась по карману, где лежали сигареты, затем по сырому от тумана кожаному клапану кобуры и бессильно упала: все это было не то.

– Не имеете права, – дрогнувшим голосом промолвил он. – Да за что, елки-палки?! Что я такого…

Расплывчатый темный силуэт резко вскинул правую руку. Послышался приглушенный и в то же время хлесткий, как удар пастушьего бича, щелчок. Курильщик пошатнулся, схватившись обеими руками за горло, и молча кувыркнулся за борт, прямо в бурлящий за кормой пенный бурун. На мгновение пена приобрела цвет выдержанного красного вина, потом побледнела, уподобившись розовому игристому, и, наконец, вернула себе натуральный, незапятнанно-белый цвет. Туман и темнота милосердно скрыли эти неаппетитные метаморфозы от глаз возможных свидетелей, которых, естественно, поблизости не было.

– Имею, – вполголоса ответил на обвинение покойника непарноногий кентавр. – На что я действительно не имею права, так это на то, чтобы держать при себе человека, о котором известно, что он предатель. Так что не обессудь, прапорщик. Надо было меньше курить и активнее шевелить извилинами.

Впереди и справа по борту сквозь мрак и туман слабыми искрами блеснули вспышки маяка. Это был Шикотан – самый южный, лежащий почти на границе с Японией остров Курильской гряды. «Глория» едва заметно накренилась, меняя курс, чтобы обойти остров с юго-востока. Волнение на море мало-помалу усиливалось, и так же, мало-помалу, начинала давать о себе знать морская болезнь. «Кентавр» вытряхнул из тюбика, сунул под язык и старательно рассосал специальную таблетку, а затем, передумав курить на сон грядущий, неровной ковыляющей поступью подстреленного боевого скакуна – топ-топ, стук, стук, топ-топ – направился в свою каюту.


Глава II. Канонирский грот, Коровкин хобот и все остальное

1

Океанский прибой с грохотом разбивался об отвесные, черные, матово лоснящиеся, как вороненая оружейная сталь, скалы. Взбитая чудовищной силой удара в кислородную пену вода, шипя, стекала обратно в море миллионами ручейков и пенных струй и снова, взяв разбег, с пушечным гулом ударялась о каменную твердь. Твердь содрогалась, но стояла, как стояла миллионы лет до и намеревалась простоять миллионы лет после этого момента.

Над скалами, пронзительно крича, носились чайки. Чаек было много. Черные береговые утесы были затейливо изукрашены белыми потеками и пятнами, и хотелось, не прибегая к крутым мерам, собрать всю эту крикливую и дрисливую пернатую сволочь в одну гигантскую проволочную клетку, отвезти эту клетку в самое сердце старушки-Европы, подтащить к входной двери дома самого главного активиста движения «Гринпис» и, загерметизировав периметр, открыть дверцу и запустить эту дико вопящую, воняющую тухлой рыбой, гадящую направо и налево банду туда, где ей, по идее, должны обрадоваться.

Поймав себя на этих человеконенавистнических мыслях, Андрей Липский понял, что остро нуждается в отдыхе. Ему был буквально позарез нужен отпуск – нормальный человеческий отпуск с теплым морем, горячим пляжем, девочками в бикини, «олл инклюзив» и «дьюти фри». Вместо всех этих жизненных благ он имел морскую болезнь, странных компаньонов, один из которых был сопливый мальчишка, а другой вообще неизвестно кто, под завязку загруженное оружием прогулочное судно и затерянный в океанских просторах, сильно обглоданный волнами и временем вулканический островок, к которому «Глория» никак не могла подойти.

– Надо было фрахтовать подлодку, – сказал он Стрельникову, из последних сил сдерживая необоримое желание выпустить на волю свой завтрак. Завтрак состоял из единственной чашки черного кофе без сахара, но легче от этого почему-то не становилось – наоборот, казалось, что тарелка какой-нибудь овсянки сыграла бы роль балласта, вразумив не ко времени взбунтовавшийся вестибулярный аппарат.

– Зачем? – спросил Виктор Павлович.

Он стоял на баке «Глории», опираясь обеими руками на свою знаменитую трость, с таким видом, словно дело происходило где-нибудь на Патриарших прудах. В уголке его рта, дымясь, торчал коротенький окурок сигары. Мельчайшая водяная пыль осколками бриллиантов сверкала на ворсинках его старомодного, с накладными карманами и бронзовыми пуговками, песочного костюма. По всему было видно, что Виктор Павлович и морская болезнь существуют отдельно друг от друга и никогда не пересекаются, как две параллельные прямые в евклидовом пространстве.

– Там меньше качает, – сдавленным голосом сказал Андрей.

– Ничего подобного, – невозмутимо сообщил Стрельников. – На небольших глубинах качка ощущается едва ли не сильнее, чем на поверхности. Вы знаете, что рыбы тоже страдают морской болезнью? Некоторые от нее даже погибают.

– Кто бы сомневался, – с трудом выговорил Липский.

– Подводная лодка – это мысль, – неожиданно поддержал его Женька Соколкин. Он стоял рядом, держась за леер, и выглядел непривычно толстым из-за надетого поверх куртки оранжевого спасательного жилета. – Японцы строили здесь базу для субмарин, помните? Так, может, проход во внутреннюю бухту подводный?

– Отличная идея, – сказал Андрей. Ощущение внутри было такое, словно он позавтракал не чашкой кофе, а здоровенным чаном помоев. – Главное, своевременная. И что теперь – нырять? У нас даже аквалангов нет.

– Акваланги у нас есть, – возразил Стрельников, – но не думаю, что они понадобятся. Даже если допустить, что покойный господин Прохоров доставил золото на остров на субмарине, я очень сомневаюсь, что японцы таким же манером привозили сюда строительные материалы для бункеров и береговых батарей. Я уж не говорю о самих орудиях. Так что надводный проход должен существовать.

– Ваши бы слова да Богу в уши, – произнес Андрей.

– Это беспредметный разговор, вы не находите? – едва заметно пожав плечами, сказал Стрельников. Он вынул изо рта окурок, зачем-то осмотрел его, словно прикидывая, нельзя ли извлечь какую-то пользу из этого пропитанного смолами, смердящего, как переполненная пепельница, тлеющего огрызка, и, придя, по всей видимости, к выводу, что никакой пользы от него нет и не будет, выбросил за борт. – Если придется перетаскивать золото вплавь, мы этим займемся. Золото – это такой металл, который крайне редко валяется под ногами. Чтобы им завладеть, всегда приходится хорошенько потрудиться.

Небрежно уронив под ноги Андрею этот сверкающий перл мудрости, господин Стрельников величаво удалился на капитанский мостик – руководить. «Глория» продолжала упрямо ползти вдоль неприступной береговой линии, отороченной пенным кружевом прибоя. Судно мерно взлетало и опускалось, раскачиваясь на гигантских качелях океана, и казалось, что это не оно, а остров то приседает, то снова встает из воды, словно ему вздумалось поиграть в «Баба сеяла горох».