Андрей шагнул вперед, но Виктор Павлович остановил его, преградив дорогу рукой, в которой держал фонарь.
– Не советую, – сказал он и вместо дальнейших объяснений направил луч фонаря в глубь блиндажа.
Андрей испуганно отступил. Увиденное заставляло внести некоторые поправки в терминологию: это был не блиндаж, а орудийный погреб, и притом не пустой. Позеленевшие, покрытые густым слоем пыли и старой паутины снаряды стояли рядами, как солдаты, и было их столько, что, рвани они разом, взрывная волна могла бы донести концессионеров, сопровождающих лиц, а возможно, и «Глорию» до самого Итурупа.
– Предлагаю закончить экскурсию, – сказал Стрельников и выключил фонарь. – До наступления темноты необходимо разбить лагерь. Полагаю, сделать это лучше всего на вершине Меча Самурая. Судя по состоянию береговых укреплений, тамошний командный пункт должен был недурно сохраниться. Если поторопимся, успеем при дневном свете осмотреть местность с господствующей высоты и наметить маршрут предстоящих поисков.
Спорить никто не стал, тем более что тон, которым говорил Виктор Павлович, заведомо исключал возможность дискуссии. Он был не то чтобы приказной и отнюдь не резкий, но какой-то такой, что мысль о неповиновении даже не приходила в голову. И это, по мнению Андрея, служило лишним подтверждением старой, не особенно приятной, но незыблемой истины: есть люди, самой природой предназначенные для того, чтобы командовать и управлять себе подобными.
Перед уходом Женька Соколкин попытался сунуться в орудийный погреб, чтобы посмотреть, на что так долго любовались старшие компаньоны, но бдительный Слон поймал его за штаны, навесил на спину тощий рюкзак и, легонько наподдав коленом пониже поясницы, заставил занять место в колонне.
Они начали подниматься в гору, растянувшись по склону длинной неровной цепочкой. Впереди, положив запястья на висящую поперек груди снайперскую винтовку, легко шагал Моська. По всей длине колонны весело поблескивал, отражая солнечные лучи, вороненый металл автоматных стволов. Рослый, богатырски сложенный Сыч нес на плече ручной пулемет – тот самый, который Женька давеча обнаружил в шлюпке. Здесь, почти на самом дне круглой котловины, бывшей некогда кратером вулкана, сильный океанский ветер едва чувствовался и его слабые дуновения приятно холодили разгоряченную кожу. Под ногами стучали мелкие камешки, поскрипывал вулканический туф; полосы чахлой травы чередовались с твердыми и гладкими, как полированный мрамор, языками застывшей лавы.
Обернувшись, Андрей бросил прощальный взгляд на берег. Недавно покинутая батарея была видна как на ладони, радуя глаз геометрической четкостью линий. Подковообразная форма и выдающиеся вперед, к бухте, орудийные позиции делали ее отдаленно похожей на растянутый в широкой, от уха до уха, ухмылке щербатый рот. Поймав себя на этом сравнении, Андрей сообразил, что покойный полковник Прохоров подразумевал под упоминавшейся в пояснительной записке на полях карты Лыбой. «Наверх от Лыбы», – было написано там, и Андрей подумал, что на этом пункте инструкции невидимые чернила смело можно было сэкономить: с берега бухты, в какую сторону ни пойди, путь лежал только в гору.
Метрах в двадцати от берега из воды выглядывал ржавый остов лежащего на боку катера, а на самом берегу, четко выделяясь на фоне черной вулканической гальки, белели перевернутые днищем кверху шлюпки, которые люди Стрельникова, пыхтя и матерясь, оттащили как можно дальше от края воды, чтобы не унесло приливом. Канонирский грот оказался чересчур низким и мелководным для «Глории», и после короткой разведки Стрельников принял решение высаживаться на шлюпках. «Глория» стала на якорь, отойдя на безопасное расстояние от грозных береговых скал, и отсюда, с внутренней стороны неровного каменного кольца, ее было не разглядеть.
Впереди, над уже недалеким гребнем пологой гряды, неровным конусом маячила верхушка Меча Самурая. По мере подъема ветер усиливался; медленно карабкающаяся по склону цепочка навьюченных оружием и амуницией людей вызывала вполне определенные ассоциации. «…И круглые сутки нас смерть сторожит, и остров тот жуткий навстречу бежит», – вспомнилось вдруг давно, казалось бы, забытое. И, поддавшись настроению, Андрей тихонечко пропел:
Здесь кровью корсаров
Пропитан песок,
Из сотни ударов
Вся сотня – в висок.
Здесь души убитых
Холмы стерегут,
Сокровищ зарытых
Секрет берегут…
– Это откуда? – пристроившись рядом, на правах старого знакомого сунул нос не в свое дело любознательный Слон.
– Да ниоткуда, – слегка стесняясь, ответил Андрей. – Это я сочинил. Когда был в возрасте нашего Евгения Ивановича. Или чуточку моложе.
– Да ну?! – восхитился Слон. – А дальше?
– Да я уже и не помню, – честно признался Андрей. – Помню последний куплет.
О Джейн, умоляю,
Меня ты услышь.
Ты, Джейн, на причале
Напрасно стоишь.
Не встретимся больше
До смерти твоей.
И все же подольше
Живи, моя Джейн.
– Лихо, – одобрил Слон. – А вот я даже матерную частушку не могу сочинить. Сто раз пробовал – ни хрена не выходит, хоть ты тресни. А у тебя, гляди-ка, прямо все в рифму.
– М-да, – не найдясь с ответом, неопределенно промолвил Андрей.
– Поберегите дыхание, – своевременно прервав зашедший в тупик разговор о поэзии, посоветовал сзади Стрельников. Михаил! – чуть повысив голос, окликнул он идущего во главе колонны Моську. – Берите немного правее, в обход того каменного лба.
Не оборачиваясь, Моська поднял руку в знак того, что все услышал и понял, и стал забирать правее, огибая преградивший путь к гребню выступ скальной породы. Перевалив через гребень, они увидели перед собой заросшую лесом ложбину. Деревья, по всей видимости, представляли собой какую-то разновидность бамбука. Судя по их наклону, ветра здесь дули всегда в одном и том же направлении, и косой частокол тонких, одинаково изогнутых стволов производил странное, немного жутковатое впечатление: казалось, что земля проросла целым лесом обглоданных дочиста, высохших рыбьих костей. Сходство усиливалось светлой окраской коры, и на мгновение Андрею даже почудился запах вяленой рыбы. Потом он услышал характерный хруст и, обернувшись, понял, что запах ему не померещился: стоящий рядом Слон деловито обдирал средних размеров леща. Поймав на себе взгляд Андрея, он протянул рыбину ему, безмолвно предлагая не стесняться. Липский качнул головой, так же молча отвергнув угощение, и Слон, пожав плечами, вонзил зубы в леща.
– Вот вам и Рыбьи Кости, – негромко произнес Стрельников. – Все понемногу проясняется, не так ли? Если так пойдет и дальше, я всерьез поверю в удачу.
«Осталось только выяснить, что такое Коробкин Хобот и где его искать», – подумал Андрей, но промолчал: о том, что праздновать победу рановато, Виктор Павлович знал и без него.