– Вот что, ребята, бегом марш на левый фланг в первый взвод. Эту телогрейку передайте Осеневу от меня лично. Остальные теплые вещи раздайте окочуренным.
Богунов тоже поспешно стал снимать с себя теплые вещи:
– Мы на этой операции, товарищ лейтенант, какой-то Красный Крест. То поводыри, то пастухи, то няньки…
Матиевский достал из вещевого мешка шерстяные носки:
– Ничего, сержант… Это наша последняя операция. Лебединая песня афганских дембелей. Отсюда нам пари́ть до самого дома.
Богунов усмехнулся:
– Посадка для нас в Союзе еще не подготовлена. Не мечтай, салабон. Нас еще долго будут мариновать в Файзабаде.
Вскоре их согнутые, перепоясанные автоматными ремнями спины замаячили в снежных заносах.
Андрей окинул взглядом белую пустошь. Некоторые окопы были уже ожесточенно разрыты Орловым, Булочкой, Смиренским. Офицеры прощупывали сугробы черенками лопаток. Извлекали запорошенные снегом вещевые мешки, стягивали вместе со снежным покровом плащ-палатки. Под снежным пухом открывались белые лица с покрытыми изморозью бровями. Весь трофимовский батальон безмолвно лежал под снегом, не откликаясь на призывы, застыв в страшном ледяном сне.
Шульгин поспешил на помощь Орлову. Не дойдя до него нескольких шагов, он провалился в снежную яму. Ноги уткнулись в мягкое ватное месиво.
– Осторожнее, замполит. Здесь везде окопы, – Орлов протянул Шульгину руку. – И в каждом по трое-четверо человек. Лежат штабелями, как мороженые туши в холодильниках…
Шульгин стал выгребать руками снег из окопа, снял первый слой, добрался до плащ-палатки, заледеневшей, хрустящей на сгибах, откинул ее в сторону жестяным коробом. Увидел на дне окопа белые фигуры четверых солдат. Они крепко прижались друг к другу, спрятав лица в сгибы локтей. Поднятые вороты бушлатов горбились над заснеженными затылками.
– О-о… Гос-споди! – Булочка сдвинул шапку с распаренного лба. – Смотри… Держат друг друга мертвой хваткой. Настоящие покойники…
Он прыгнул в окоп к Андрею. Вдвоем они с трудом разжимали оцепеневшие руки солдат, расплетали застывшие пальцы.
– Что же это такое?.. Ледяное пекло, что ли? Продлись метель еще несколько часов, и… весь полк навечно остался бы под снежной порошей, – Булочка дышал тяжело, с хрипом. – Ледяной погост на сотни солдатских могил. Подумать только! Метель же закончилась недавно. Слава богу, те, которых мы раскопали, начинают уже отходить, – старшина кивнул головой назад.
Шульгин обернулся и увидел нескольких человек с мертвенно-бледными лицами. Они стояли на коленях, упираясь сжатыми кулаками в снег, полузакрыв глаза и медленно покачивались взад-вперед.
– Сейчас раскопаем пару окопов, и начинай, замполит, водить солдат по высоте, – Булочка приподнял еще одного солдата, перехватил его руками за живот, перебросил наверх на снежный бруствер. Тот еле слышно охнул, мелкая судорога пробежала по лицу. – Кстати, встречаются окопы, где солдаты поднимаются сами. Кряхтят, стонут, еле разгибаются, но ползут крабами из окопов, вот та-ак… Разная живучесть у людей, – Булочка приоткрыл рот и вдруг схватился за горло. Булькающий кашель с хрипом вырвался из груди. – Во-от тоже подарочки, – он вытер лицо рукавом, – тоже получил по полной программе. А ты, замполит, выглядишь розовым поросенком. Ты где это пригрелся? На печке, что ли, спал… с дурочкой?
Шульгин пожал плечами:
– Повезло нам немного, старшина. Успели до бурана построить каменное укрытие. Ну, и завалило сверху снегом. Спали как под шубой. Лучше не придумаешь…
– А мы глаз не сомкнули, – хохотнул старшина сквозь сиплый кашель. – Вон на той высоте всю ночь плясали, посмотри… Простояли всю ночь столбом, как эти… Не было прохода под снегом. Я думал, всё, с ума сойду. Чуть крыша не поехала, – старшина помял шапку. – Как живые остались, не пойму! Чудом каким-то…
Постепенно от снежных смертельных объятий были освобождены все солдаты. Шульгин сначала водил их по одному, обняв за плечи, потом выстроил всех качающейся вереницей и поволок наверх через снежные горбы. Надрывный кашель слышался за спиной, протяжные стоны сквозь зубы. Иногда цепочка рассыпалась, солдаты падали в снег, обессиленно валились друг на друга, подворачивали руки, роняли по сторонам всклокоченные шапки.
Шульгин терпеливо встряхивал каждого, рывком ставил на ноги, выпрямлял подгибающиеся коленки, восстанавливал шаткую вереницу. Кое-кто уже чистил оружие, сбивая с прикладов намерзшие куски льда.
Булочка выкапывал из снежной каши брустверов саперные лопатки, вытаскивал облепленные землей автоматы, тянул за узкие лямки ледяные пузыри вещмешков. Груда оружия скопилась возле его ног.
– Имущество, имущество беречь надо, – сердито бормотал старшина, – что ж это такое? Безобразие! Все бросили… Все закопано, запорошено…
Он внимательно осмотрел один из автоматов. Предохранитель был снят на положение «огонь». Ствольная коробка покрылась мутным слоем льда. Дульный компенсатор забился снегом. Булочка прочистил его пальцем, приподнял ствол вверх, нажал на тугой спусковой курок. Послышалась раскатистая автоматная очередь, полетели в стороны куски льда, поплыли по стволу, цевью грязные потоки тающего снега. Сверкнула на свету мокрая вороненая сталь.
– Во-от это да! Вот это оружие! – Булочка крякнул с удовольствием. – Настоящая машина! Ничего не боится! Только что был кусок неизвестно чего, а теперь блестит, как новенькое. – Он приложился губами к теплой стали, причмокнул языком:
– Тепленькое! Чудо-печь!.. – Толкнул в бок рядом сидящего солдата: – Возьми вот, руки погрей. Только смотри, не обожгись.
– Товарищ старшина, – вдруг раздался чей-то отчаянный крик, – идите сюда. Скорее все идите сюда… Здесь Гюльчатай умерла…
– Что-о! – заорал Булочка и рванулся следом за всеми к разрытой снежной яме.
Гюльчатай лежала в яме, вся покрытая въевшимся в кожу снегом, окостеневшая, с надломанными вдоль вздыбленной челки ушками.
– Вот и все-е, – охнул кто-то. – Отмучилась, бедняга… Замерзла начисто. Прощай, Гюльчатай…
– Не выдержало животное, – засопели вокруг.
– Совсем укатали сивку крутые горки…
– Не снесла тягот военной службы…
– Хоть поела она вчера, бедолага, досыта перед смертью…
– Только, братцы, тихо… Молчок… Осеневу ее не показывайте…
– Лучше ее снегом забросать…
– Ага… Не переживет Осень…
– А где сам Осенев-то? Где-е?..
По разбитой солдатскими сапогами тропе медленно поднимались Богунов и Матиевский. Между ними устало и безразлично шагал Осенев. Он обнимал посиневшими пальцами овечью телогрейку. Под глазами выступали синие отечные круги. Временами он заходился безудержным мокрым кашлем, сплевывая на снег сгустки крови. Отсутствующий взгляд проплывал по вершине, истоптанному снегу, солдатам, не останавливаясь ни на чем.