– Что-то я не совсем понимаю приказы нашего руководства, – недовольно сказал старший лейтенант Супротивников.
– А что тебе непонятно? – отмахнулся майор Лохматый. – Ты что, первый день в России живешь? У кого деньги, тот и командует. Теми командует, кто нам приказы отдает.
Новый телефонный звонок заставил старшего лейтенанта, уже надевшего теплую меховую куртку и лохматую шапку из грубого собачьего меха, снять ее и вернуться к своему столу.
– Не иначе полковник Ладейщиков торопит события. Или он тоже какие-то указания получил и хочет нас предупредить.
Телефонный аппарат в кабинете был без определителя номера, и старший лейтенант только свое предположение высказал. И не угадал.
– Старший лейтенант Супротивников, слушаю вас…
– Значит, я туда попал. Мне так и сказали, старший лейтенант Супротивников и майор Лохматый… – издалека начал басовитый, уверенный в себе голос. – Вас, кажется, Василием Ивановичем зовут. Я не ошибся?
– Василием Ивановичем.
– А меня Викентием Ивановичем. Инициалы у нас с вами одинаковые. Это до вас добрался подполковник Ткачук из Москвы. Группа «Альфа», антитеррористическое управление ФСБ России. Будем, значит, знакомы.
– Слушаю вас, товарищ подполковник, – со вздохом проговорил старший лейтенант, решив, что сейчас начнется давление сверху. Хотя не хотелось верить, что такая авторитетная организация, как антитеррористическое управление, «крышует» преступников.
– Записывайте мой электронный адрес, старший лейтенант. Буквы латинские, понятно.
Супротивников взял карандаш из стаканчика и записал адрес на отдельном листе.
– А теперь попрошу переслать мне все материалы по делу, которое вы ведете. По «золотому» делу. Может, вы несколько дел одновременно ведете, я не знаю. По «золотому» все материалы… – продолжал Ткачук.
– Извините, товарищ подполковник, я просто не имею права сделать это без указания своего руководства. Будет указание, не будет проблем.
– Хорошо. Я сейчас позвоню вашему начальнику областного управления, мы с ним недавно уже разговаривали. Он даст вам прямое указание, можете не сомневаться. Попрошу вас никуда от телефона не отходить.
– Я, вообще-то, уже оделся, домой собирался. У нас глубокий вечер, рабочий день давно закончился.
– У нас с вами, что вечер, что день, что ночь – служба одна. А дело особой важности. Мы эту группу давно отслеживаем. Правда, раньше без убийств обходилось, но золото уходило от вас через Северный Кавказ в Грузию и оттуда возвращалось уже в виде оружия. Теперь вы понимаете, насколько это дело важное? Это не ваши две статьи УК. Как я понимаю, вы можете предъявить им только сто пятую и двести девятую
У нас в дополнение к этим статьям идут и двести двадцать вторая , и двести пятая , и двести двадцать седьмая и еще прицепом куча статей. Значит, планы свои на вечер основательно подкорректируйте, позвоните домой и сообщите, что задерживаетесь. Пока я с вашим начальством буду беседовать, вы материалы подготовьте, чтобы потом время не терять. Я понятно объяснил?
Низкие голоса обычно бывают добрыми, но в завершающей фразе подполковника откровенно прозвучали стальные нотки. Ткачук не шутил и, кажется, чужие шутки воспринимать был не склонен.
– Понятно, товарищ подполковник. Будет команда, я перешлю. Гриф ставить?
– Хорошо, что напомнили. А я размахнулся! Электронную почту… Обязательно. И даже не «для служебного пользования», а гриф «секретно». Отправлять будете через шифровальный отдел. На мое имя. Наш шифровальщик мне доложит. До связи…
Ткачук положил трубку, а старший лейтенант страдальческим взглядом посмотрел на ждущего его у двери майора Лохматого и стал раздеваться…
– И что ты думаешь? – спросил майор Лохматый после того, как Василий Иванович пересказал ему содержание своего разговора с подполковником из «Альфы». – Они в самом деле свое следствие ведут или просто «крышуют» ингушей?
– Если приказано поставить гриф «секретно», значит, я должен отправить документацию, которая имеет строгий учет. Кто будет требовать отправлять с таким грифом, если это дело неофициальное? Их, думаю, проверяют не меньше, чем нас. Документы строгой отчетности могут быть приобщены только к делу, имеющему такой же серьезный гриф секретности. Думаю, что опасения наши напрасны. Но вот как-то требуется теперь отшить от нас полковника Ладейщикова. Он же, как клещ бумажный, ему тоже все документы подавай.
– А прямо так и отошьем. Скажем, вся документация с грифом «секретно» затребована Москвой без оставления копий.
– А что, есть такая формулировка – «без оставления копий»?
– Долго ли формулировку придумать! Что Следственный комитет понимает в наших формулировках! Ладно. Ладейщикова я на себя беру. У меня получается с ним разговаривать. Сейчас сразу и позвоню, надеюсь, не спит еще. А ты пока подготовь документацию. Протоколы и… Короче, сначала спроси самого этого… Ткача…
– Ткачука.
– Ткачука… Спроси его, нужен ли ему видеоматериал по несанкционированному допросу со скополамином. У них тоже такие допросы применяются, я знаю, мне говорили, и даже более широко, чем у нас. Они сразу на операции, бывает, выцепят кого-то, вкатят дозу и допрашивают.
Майора прервал телефонный звонок по внутреннему телефону, но не по «красному».
– Кого еще несет! – проворчал майор и только после этого снял трубку. – Слушаю…
– Это вы, товарищ майор?
– Я, я. Майор Лохматый. Кто это?
– Лаврушкин.
– Да, Игорь Леонидович, слушаю вас. Опять что-то случилось?
– Опять случилось, товарищ майор… – Голос фельдшера был глухой, словно он из-под воды разговаривал.
– Что там у вас?
– Заключенный… Пятая камера…
– Кто там, в пятой камере?
– Этот самый. Мой крестник. Гортанов…
– Что с ним?
– Удавился.
– Как так? – выскочил из-за стола Лохматый. – Как недосмотрели? С него что, ремень не сняли?
– Сняли. Он умудрился как-то свои джинсы на полосы разорвать. Сделал веревку и удавился. До утра бы не обнаружили. Я в туалет ходил, дай, думаю, в глазок загляну. А он висит на трубе отопления. Труба-то под самым потолком.
– Я понял. Актируйте…
– Я что звоню-то… Экспертиза будет. След укола в вену у него явственно виден.
– Может, он кололся перед задержанием, откуда мы знаем?
– Анализ сделают.
– Скополамин анализом определяется?
– Он уже разложился. Как только разложился, действие препарата прекратилось. Но в крови остаются остатки психотропных веществ.