Без сомнения, это не кто иной, как Октавио Дуглас собственной персоной. Серов затруднялся предположить, как того угораздило оказаться здесь, но это не важно. Дуглас хотел убить Джэка, и жизнь товарища все еще находилась в опасности. Алексей быстро оценил обстановку и понял, что у Дугласа, кроме ножа, нет другого оружия, но это нисколько не умаляло смертельную угрозу, которую нес в себе этот человек, даже не будучи вооруженным.

Времени на раздумье и на то, чтобы достать из кобуры свой пистолет, у Серова не было, так как Дуглас уже понял, что Джэк почти не опасен для него, и поэтому, резко изменив направление движения, бросился на Алексея. Тот, в общем-то, этого и добивался. Серову нужно было отвлечь нападавшего от Джэка и спровоцировать его на выпад, после которого их единоборство будет происходить в таком близком контакте, что Дуглас просто не сможет снова наброситься на Джэка, который, впрочем, уже изготовился для отражения нападения и не был таким беззащитным.

Удар Дугласа проткнул пустоту в том месте, где должен был быть живот Серова. Тот отклонил корпус, прихватив рукав комбинезона Дугласа, протянул его чуть вперед, заставляя потерять равновесие, и со всей силы приложился ребром ладони по незащищенной спине гиганта, метя в шейный отдел. Серову показалось, что он ударил по стволу дерева. Тем не менее Дуглас под действием инерции собственного броска, сложенной с силой удара по спине, полетел на землю, но тут же сгруппировался, перекатился вперед и подскочил на ноги с другой стороны. Теперь он еще на несколько метров отдалился от Джэка, и Серов мог заняться амбалом вплотную, не оглядываясь на товарища.

Дуглас понял, что впервые за многие годы встретился лицом к лицу с человеком, который его совершенно не боялся, и хоть и был меньше ростом и легче, но превосходил его в физической подготовке и реакции. Еще пара выпадов в пустоту и болезненные ответные удары разбудили в нем его глубинное неистовство, просыпавшееся в нем крайне редко и действовавшее как стимулирующий наркотик. В третий раз Дуглас так резко бросился на Серова, что тот не успел отступить, и нож противника пропорол комбинезон, чуть порезав кожу. После этого атаки Дугласа стали молниеносными, хотя и предсказуемыми. Он не давал Серову ни секунды передышки, понимая, что любая пауза позволит тому достать пистолет, который Дуглас сразу приметил. Он решил выложиться в последнем натиске, чтобы додавить ненавистного русского, а потом уж спокойно разделаться со вторым. Отчасти его выпады принесли плоды. Начавший уставать от столь плотного поединка Серов пропустил несколько ударов и получил еще два неглубоких надреза на плече и бедре.

Но все же Алексей заметил, что натиск Дугласа стал ослабевать, и адреналин в крови перегорал вместе с боевым пылом. Нужно было продержаться еще немного, и когда соперник сам загонит себя в состояние грогги, добить его точным ударом. Однако Серова беспокоило собственное состояние. Он явно устал от пережитого сегодня перенапряжения и боялся, что поплывет раньше соперника. Новый выпад Дугласа он не стал отражать, а пошел навстречу руке с ножом. В последнее мгновение Алексей прокрутил торс вокруг своей оси, пропуская удар всего в сантиметре от своего живота, но при этом максимально сблизился с рыжим громилой, так что почувствовал жар, исходивший от его разгоряченного тела. Двигаясь вперед на противоходе, Алексей поднял левую руку, выставив костяшки пальцев вперед в форме «лапы пантеры», и, концентрируя инерцию собственного тела в этих костяшках, вонзил их в горло соперника, даже не почувствовав сопротивления хрящей, ломавшихся от удара.

Дуглас наклонился вперед, сделал еще два шага и, хрипя, повалился лицом вниз, из последних сил царапая пальцами влажную рыжую землю. Когда Серов склонился над телом, противник уже затих. У Алексея не было никакого желания переворачивать его, но все же он это сделал, стараясь не смотреть в лицо умирающего, и, вытащив из чехла, прицепленного к портупее, портативную рацию, опустил тело на землю.

– Ну что, живы будем, не помрем! – сказал он, подходя к Джэку и показывая ему бесценный трофей. – Сейчас свяжемся с нашими, и дело в шляпе.

Домой!

На следующее утро странная процессия из девяти израненных оборванцев, двое из которых ковыляли при помощи костылей из рогатин, а одного вообще несли на носилках из веток, подошла к воротам усадьбы доньи Пилар де Консепсьон Агуайо Торральба де Фонтекавада. В огромных окованных железом воротах открылось оконце, и выглянувший оттуда усатый сторож, подозрительно осмотрев пришельцев и не скрывая неприязни, угрюмо спросил:

– Чего надо?

– Гости к сеньоре Пилар, – сказал по-испански выступивший вперед Серов. – Открывай!

– Сеньора никого не принимает, особенно таких…

– Дружище, ты не смотри, что мы плохо одеты. Мы хорошо воспитаны. Скажи сеньоре, что пришел Лобо, и сам удивишься, как быстро тебе придется впустить нас. – Серов устало прислонился плечом к влажному от росы дереву ворот. – Поторапливайся, если не хочешь получить нагоняй.

Окошко закрылось, и было слышно, как привратник с кем-то говорит по телефону. Потом тяжелая створка ворот приотворилась, и выглянувший оттуда вооруженный человек показал жестом, что можно войти. Процессия протиснулась в ворота и оказалась в уютном саду с фонтаном, за которым виднелся фасад большого дома, выдержанного в колониальном стиле. По дорожке им навстречу быстро шла красивая темноволосая женщина, одетая в джинсы и клетчатую рубашку. Она так радушно улыбалась пришедшим, что охранник повесил свою винтовку на плечо и вытянулся во фрунт, не зная, как себя вести в присутствии таких важных и таких подозрительных гостей.

– Господи, что с вами?! – женщина бросилась навстречу Серову, протягивая руки. – Вы ранены? Акилес, срочно вызывай доктора Каравантеса!

– Не стоит так беспокоиться, Пилар, – сказал Серов, чувствуя, как в присутствии этой женщины он начинает безнадежно смущаться. – Мы ведь пришли сами, значит, все не так плохо.

Прикосновение ее сухих прохладных рук будто обожгло Алексея, он заметно вздрогнул, так что Пилар это заметила и еще сильнее сжала своими руками его вдруг ослабевшую руку. Он почувствовал, как усталость, накопившаяся за эти сумасшедшие дни и бессонные ночи, охватывает его руки и ноги железными цепями, и сознание едва цепляется за реальность, сконцентрированную в бездонных черных глазах радушной хозяйки.

Первое, что почувствовал Серов, когда проснулся, было неестественное ощущение чистоты и сухости, непривычное после постоянно мокрого комбеза, которое подчеркивалось совершенно белыми простынями, нежно прильнувшими к его обнаженному телу. Да, он сразу ощутил свою наготу, наслаждаясь той безмерной свободой, которую она несла в себе. Только потом, мысленно «ощупав» свое тело, он почувствовал боль в разных его частях, нашел нашлепки пластыря на царапинах поменьше и почувствовал покалывание титановых скобок там, где кожа была располосована до мяса. Кто-то над ним основательно поработал, и он абсолютно ничего не помнил. Особенно ему было интересно, кто его раздевал и купал – уж наверно, не добрый доктор Каравантес или тот усатый дворник у ворот.

Алексей огляделся вокруг и увидел белые стены комнаты, темные деревянные балки на белом потолке и столик у кровати, где стояло блюдо с фруктами и поднос с несколькими графинами, бокалами и стаканами. Сквозь оконце, прикрытое снаружи зеленой веткой дерева, в комнату лился приглушенный сумеречный свет.