– Да садитесь, вон там, на диван! – небрежно махнул рукой гость города. – Здесь все? Весь сорок первый год?
– Большая часть, – отдуваясь, ответил дядька. – Кое-что увезли в Москву, месяца полтора назад.
– Хорошо… – протянул молодой человек, вооружаясь пинцетом.
Он отщипнул микроскопический кусочек желтой бумаги, покрытой слепой машинописью, и сунул в кювету с прозрачной жидкостью. Архивариус наблюдал с уважительной миной за умелыми действиями исследователя.
– Норма! – с улыбкой обернулся молодой человек. – Еще одна проверка, уже формальная…
Еще один крохотный лоскуток бумаги отправился в недра мудреного агрегата. Зажужжало, побежал синий огонек. Молодой человек склонился над окуляром.
– Все в порядке, – через минуту прозвучал его бодрый голос. – За деньгами поедем…
– У вас с собой нет? – насторожился дядька.
Гость Подольска рассмеялся:
– Кто ж в наше время такую сумму при себе держит, тем более в гостинице? Деньги я оставил на квартире у знакомого. Туда и направимся. Машина, думаю, уже пришла, так что времени много не потратите… Да мы вас и до дома потом подвезем!
Они вышли из гостиницы – документы молодой человек прихватил с собой вместе с «дипломатом». Архивариусу хотелось попросить «дипломат» обратно – все-таки старая заслуженная вещь, – но в преддверии расплаты за бумаги говорить об этом было неловко и даже смешно…
Водитель «Опеля», и точно, стоящего перед входом в гостиницу, оказался кавказцем, на что замечтавшийся дядька внимания не обратил – только скользнул близоруким взглядом по орлиному профилю и брюнетистой прическе шофера.
– Поехали, куда знаешь, – усевшись на заднее сиденье рядом с архивариусом, сказал молодой человек.
«Опель» тронулся, набрал скорость, торопясь в сторону от центра.
– Недалеко? – обеспокоенно спросил дядька, когда машина вильнула на окраину.
– Через десять минут будем на месте, – не оборачиваясь, прокаркал водитель.
Машина остановилась у неряшливо поросшей плющом кирпичной стены, рядом с наваленными горой старыми покрышками.
– Вот мы и приехали, – лучезарно улыбнулся молодой человек. – Выходите из машины.
– Не выйду! – дернулся дядька, и его очки мигом запотели.
До сих пор смирно руливший кавказец изогнулся и как-то чудовищно резко ударил архивариуса в кадык. Тот захрипел и закашлялся, хватаясь руками за горло. Молодой человек ловко открыл дверцу и вывалил дядьку из салона.
– И стрелять не надо – сам, гляди-ка, доходит! – сунув руку в карман, задумчиво сказал гость Подольска.
Кавказец пожал плечами. Молодой человек встал над корчащимся архивариусом и поднял снабженный глушителем ствол, щелкнул предохранителем.
– Такой большой, а в сказки веришь! Шутка сказать – десять тысяч долларов, – ласково проговорил гость Подольска и дважды быстро нажал на спуск.
Дядька дернулся несколько раз и застыл, только очки ползли с переносицы, будто продолжали жить собственной, непонятной для живых жизнью.
– Не понимаю этого! – сказал кавказец, когда «Опель» вырулил на трассу и взял курс на Москву.
– Чего не понимаешь? – перебирая бумаги в «дипломате», поинтересовался молодой человек.
– Раньше мы с русскими воевали с автоматами, а теперь с бумажками, – презрительно скривил губы кавказец. – Нет, не понимаю!..
– Времена изменились, – заметил молодой человек и защелкнул замки «дипломата». – Я тоже, поверь, без радости ехал из Лондона в эту жуткую дыру. После оксфордской лаборатории – гостиница в Подольске! Бр-р-р! Но дело есть дело, дорогой брат, клянусь Аллахом!
– Пожалуй, ты прав, брат, – кивнул водитель.
Артем стоял перед витриной, любуясь грудастыми манекенами, украшенными ажурным нижним бельем. На ум то и дело приходила Алька со всеми ее умопомрачительными девичьими прелестями. Тарасов украдкой достал свой мобильник и в который раз взглянул на пляжное фото Альки. Да, были времена…
«Гамму» по-прежнему трясло. С Дальнего Востока вернулись Михайлов-Шурави и Багратион, оба с перегаром и хреновым настроением; у Багратиона рука на перевязи. Чем они там занимались, Тарасов так и не узнал: видно, подписку с них взяли. Может, гонялись по сопкам за бандитами; может, китайско-японских диверсантов отлавливали… Темна вода во облацех! При встрече о последней совместной операции не вспоминали: погибшие Кузнецов и Мищенко так и стояли перед глазами.
А «Гамму» трясло. Прошел слушок, что батальон отправят по контракту в Иран, что уже вовсе не лезло ни в какие ворота. С момента создания батальона «лешие» ни разу не пересекали границ России. Почти ни разу – бои местного значения и захват вожаков националистов в приднестровских Дубоссарах, а также многочасовое сидение в закрытых автобусах в дни украинской «оранжевой революции» в счет не идут, конечно… Нервничал батя, а это значило, что не хотелось ему подставлять «леших» под пули. Тут еще убийство Двуреченского – стопроцентно заказное…
Стоя перед витриной бельевого магазина, Артем обратил внимание на экран работающего позади прилавка телевизора – девица-продавщица в отсутствие покупателей таращилась в голубой экран. Передавали новости: вот картинка дернулась, пошла уличная видеозапись. Журналисты, будто гончие, с перекошенными от азарта физиономиями бежали наперерез ментовскому подполковнику. Они принялись тыкать ему микрофоны в лицо так яростно, что Тарасов понял: случилось нечто из ряда вон.
Артем вошел в магазин. «Совершенное убийство связывают с профессиональной деятельностью судьи…» – услышал он хвостик фразы. На собственной подмосковной даче был убит московский судья, прославившийся суровыми приговорами по делам полевых командиров в 95-м и позже – во вторую чеченскую. Можно было бы предположить, что слугу Фемиды прикончили кореша недавно приговоренных к длительным срокам Мручика и Мандарина, веселых и опасных ребят с доброй памяти Измайловского рынка. Но убит судья был как-то особенно страшно: его изрезали ножами, имея целью помучить жертву, а потом отрезали голову, которую и бросили почему-то у самых ворот особняка.
– Покупать будете что-нибудь? – лениво спросила продавщица, приглушая звук.
– Цветы для вас, – состроумничал Тарасов.
Продавщица так же лениво пожала плечами и прибавила звук.
«Все мне теперь ясно, – эта отчетливая мысль не давала Артему покоя. – Кто-то в очередной раз сдает Россию… Судью тоже жаль, хотя любой судья – немалая сука… Кто следующий? Уже не я ли, а?»
Второй час сидел полковник Мезенцев в приемной второго заместителя министра обороны. Курить здесь запрещалось, а место для курения находилось в самом дальнем конце коридора, как раз в предбаннике роскошной уборной. Комбат мучился, но курить не шел: его раздражал фаянсово-лубочный дух отхожего места. Все здесь изменилось за последние пару лет: война кончилась, и поползла по стенам лепнина, засияли парадные портреты и георгиевские ленты…