— Хр-р-р-ш-ш-ш-хр… Вай-вай! Ш-ш-шибко аттамш-шу! Сочым алымпыадым — сыктым кердык, пилят! Хр-р-р-ш-ш-ш-хр…
Собравшиеся зашумели, перебивая друг друга.
— Что он сказал, кто-нибудь понял? Перевести можете?
Старостин потер кончик носа:
— Попробую. Не дословно, конечно. Насколько я разбираюсь в иностранных языках, он говорит, что отомстит. И что постарается с помощью террористического акта сорвать нам Олимпиаду в Сочи.
— Безобразие! — зашумели собравшиеся.
— Что это за мерзавец?!
— Думаю, мы с вами слышали голос самого ад-Даджала, пресловутого антихриста, — пояснил вице-адмирал.
— Хорошо, что у нас есть время, — высказался аналитик из ФСБ. — Олимпиада ведь не завтра состоится.
Но Старостин нахмурил брови:
— Я так не считаю. Мне многое еще непонятно, но, боюсь, времени на раскачку у нас нет.
— Что предлагаете, Илья Григорьевич? — прямо спросил премьер-министр.
Старостин поднялся:
— У меня два предложения. Первое — немедленно напрячь всю имеющуюся в нашем распоряжении агентуру, чтобы отследить все передвижения указанных в беседе фигурантов. Это те члены группировки, которые избежали ареста. Думаю, мы сумеем их установить и взять под контроль. Одного из террористов мы уже взяли в разработку.
— А второе? — уточнил Правдин.
— На пушечный выстрел не подпускать к предстоящей операции никого из братьев Борманов.
Премьер-министр озадаченно почесал макушку:
— А вот это будет потруднее.
На этом он закрыл совещание.
— Все свободны, — Правдин поднялся с места и повернулся к Старостину: — А вас, Илья Григорьевич, я попрошу остаться.
Когда все остальные вышли, премьер подошел к окну. Внизу шумела улица, катили машины, толпились пешеходы. Накрапывал дождь. Правдин вернулся к столу.
— Снова Гореславский. Чего ему не хватает? Не понимаю. Денег накосил — на десять жизней хватит. Мог бы остров купить и жить на нем королем.
Старостин задумчиво покачал головой:
— Королем? Нет, не хочет он быть королем. Он меньше чем на бога не согласен. На злого, жестокого, мстительного божка, который готов карать и правого, и виноватого, лишь бы демонстрировать свою силу. Его можно понять. В одночасье шагнул из школьных учителей в закулисные правители России, а потом все потерял, кроме денег. Это обидно, вот он и пытается доказать, что еще способен на многое.
Правдин только обескураженно развел руками:
— Доказать? Кому?
— Думаю, в первую очередь самому себе. А во вторую — нам. И всему миру.
Они помолчали. Принесенный секретаршей чай давно остыл. Правдин смотрел сквозь стакан невидящим взором.
— И все же, что они задумали? Кому понадобилась эта резня в окружении бен Масиха?
Старостин не спеша собирал со стола свои бумаги.
— Причина — либо борьба за власть и радикальная смена руководства в их организации, либо чрезвычайная акция, которую они затевают. Причем это не рядовой теракт, а катастрофа мирового уровня типа одиннадцатого сентября. Поэтому он и зачистил всех приближенных. На всякий случай, чтобы обрубить концы. После акции, вероятно, бен Масих уйдет на нелегальное положение.
— Или, наоборот, станет править миром, диктовать всем волю ад-Даджала, — вздохнул Правдин. — Только вот не пойму, какого черта он к нашей Олимпиаде привязался? Мог бы найти мероприятие и поважнее… Ну да ладно. Так что там у нас со взятым в разработку террористом?
Вице-адмирал немного смутился.
— Террорист оказался нашим, россиянином. Потому его и вычислили так быстро. Зовут паренька Равиль Хайрулин, он студент Сельскохозяйственной академии. Вот только неувязочка вышла…
Он замялся, потом и совсем замолчал.
Правдин подозрительно прищурился:
— Что-то не так?
Старостин тяжело вздохнул:
— Сегодня утром Равиль Хайрулин бросился под поезд метро.
Премьер-министр расстроился, но как обычно справился с эмоциями и нашел в себе силы прореагировать сдержанно. То есть промолчать.
Старостин выдержал положенную паузу, потом спросил:
— На днях должна вернуться группа капитана второго ранга Татаринова, которую мы отправляли за Дервишем. Может, дадим им немного отдохнуть?
Правдин наклонил голову:
— Конечно. Обязательно. И почему немного? На месяц всех в отпуск. Пусть как следует отдохнут и наберутся сил. Если все, о чем мы тут говорили, подтвердится, у ребят в ближайшее время будет много работы.
Старший лейтенант Голицын по прозвищу Поручик проснулся от звонка мобильника. На море слегка штормило и немного покачивало. Кубрик, где расположилась на ночь их группа, был залит тусклым синеватым сумраком дежурного освещения.
Голицын автоматически посмотрел на часы. Циферблат с подсветкой показывал два часа ночи. Час Быка.
«Мы провожали Павлика», — вспомнил Голицын.
Накануне группа кавторанга Татаринова наконец-то воссоединилась. Сам Кэп даже не удивился тому, что Поручик встретил их на борту тральщика, отдохнувший и отъевшийся. Обрадовались все, даже Марконя, которому полагалось накрыть поляну. Разумеется, никто к его проигрышу всерьез не отнесся, и в организации застолья приняли участие все соратники.
Пьянка удалась. Начали скромно, в кубрике. Потом пришла новость — документы на отпуск уже подписаны, остается получить деньги и можно отправляться к местам отдыха. Деньги получили и тут же частично потратили в приморском ресторане. Потом доставили Павлика — он же подрывник группы Бертолет — в Питер, на Московский вокзал. Жена Бертолета сообщила ему по телефону, что подала на развод. По такому случаю он все бросил и, не дожидаясь товарищей, помчался домой, в Москву, разбираться. Марконя собрался было ехать с ним, но в последний момент предпочел сначала как следует отоспаться, а потом уже трогаться. Бертолета усадили на скоростной поезд до Москвы. Потом чуть-чуть добавили, вернулись на тральщик и легли спать. И вот внезапный подъем посреди ночи…
Звонил Бертолет. Он был взволнован. Поручик не успел даже сообщить ему, что он думает по поводу таких звонков, как подрывник перебил его:
— Поручик, у меня срочное дело! Поднимай ребят.
Голицын, шлепая по полу босыми ногами, добрался до выключателя и врубил свет.
— Группа, подъем, тревога! — объявил он.
И ловко уклонился от просвистевшего над головой ботинка. Подняв руку, призвал товарищей к порядку и вернулся к разговору с Бертолетом.
— Я их поднял, осталось разбудить, — доложил он ему. — Так что там у тебя?