— Правда прикольно? Китайский — единственный язык, которого я не помню. Я собираюсь остановиться у Ва и Мин — ну, помнишь, те сестры-двойняшки, которых мы видели на балу Четырех сотен? — хихикнув, произнесла Мими.
Когда они приехали в «Переходный период», Дилан в одиночестве сидел у себя в комнате и смотрел телевизор.
— Привет!.. Блисс? — произнес он, выключив телевизор. — А ты...
— Мими. — Она пристально взглянула на юношу. — Ты вправду нас не помнишь?
— Я помню ее, — с легкой стеснительностью произнес Дилан. — Она несколько раз приезжала проведать меня.
— Я тут кое-что тебе привезла, — сказала Блисс, вручая юноше набитую гостинцами сумку.
— Клево! — обрадовался Дилан и начал копаться в сумке. — А это для чего? — спросил он, вытащив черную кожаную куртку.
Блисс смутилась.
— Я... ну... ты раньше носил такое...
— Нет, это... Обалденная вещь.
Дилан надел куртку. В ней он выглядел таким же красивым, как и в старой. Юноша улыбнулся Блисс, и у нее екнуло сердце. Он снова полез в сумку и достал оттуда айфон.
— Я подумала, тебе может захотеться иметь его при себе, — сказала Блисс. — Надеюсь, ты не против. Я уже забила в него свой номер.
— Блисс, — вмешалась Мими, — не могла бы ты оставить нас ненадолго? Я хочу задать Дилану несколько вопросов.
— Да, конечно.
Блисс вышла. Несколько минут спустя Мими открыла дверь. Она посмотрела на Блисс со смесью жалости и презрения.
— Ну что? — спросила Блисс.
— Похоже, он действительно ничего не помнит, — констатировала Мими.
— Я же тебе говорила.
— Поразительно. У него сейчас вместо памяти чистый лист.
— Ты говоришь таким тоном, будто это хорошо.
Блисс сердито сверкнула глазами и вошла обратно.
— Что она хотела знать? — спросила она у Дилана.
Дилан пожал плечами.
— Да ничего особенного. Так, всякие странные вещи — и еще насчет каких-то джинсов. Я не понял толком, что она хотела. Я ей объяснил, что не помнил даже собственное имя, когда очнулся.
— Ты вправду совершенно не помнишь, кто я такая? — спросила Блисс, присаживаясь на кровать рядом с Диланом.
Юноша взглянул на книжечку комиксов, которую листал, и отложил ее. А потом взял Блисс за руку. Девушка была удивлена. Она взглянула на Дилана со страхом... с надеждой...
Дилан задумался и в конце концов произнес:
— Я не знаю, кто ты. Но я знаю, что каждый раз, как вижу тебя, я чувствую себя лучше.
Блисс сжала его руку, и он ответил пожатием на пожатие. Они долго сидели, держась за руки, — пока в дверь не постучала Мими и не сообщила Блисс, что лечащий врач Дилана готов с ними встретиться.
Когда они шли к главному корпусу, Мими сняла солнечные очки и прищурилась, присматриваясь к кому-то, кто шел к домику Дилана.
— Это там, часом, не Оливер Хазард-Как-Его-Там?
— Угу, — отозвалась Блисс.
Оливер говорил ей, что, быть может, навестит Дилана после уроков. По-видимому, он стал теперь много времени проводить в обществе Дилана. Они играли в шахматы. Может, Дилан и потерял память, но способность разгромить Оливера наголову осталась при нем — Оливер об этом рассказывал.
— Погоди. Я хочу сказать ему пару слов, — бросила Мими и двинулась в сторону Оливера.
Блисс удивилась: о чем это вдруг Мими захотелось поговорить с Оливером? Они же друг друга презирают. Но они были слишком далеко, чтобы подслушать их разговор.
Блисс отметила, что по возвращении Мими казалась чрезвычайно довольной собой, даже больше обычного. Что же касается Оливера, с ним Блисс переговорить не удалось. Что бы там Мими ему ни сказала, это настолько подействовало на юношу, что в тот день он так и не пошел к Дилану.
Она услышала приближение машины еще до того, как та завернула за угол. Спокойное урчание мотора, переросшее в мощный рев. Машина остановилась в переулке за зданием «Перри-стрит». Серебристо-серый открытый «ягуар-ХКЕ» 1961 года, блестящий и великолепный, как пуля, с Джеком Форсом за рулем.
Шайлер скользнула в машину, восхищаясь ее классическим совершенством, серебристой панелью приборов и простыми старомодными механизмами. Джек переключил скорость, и машина, взревев, понеслась по автостраде.
Им предстояло провести вместе всего несколько часов, но этого было достаточно — хотя, конечно же, этого никогда не было достаточно. С каждым днем заключение уз все приближалось и приближалось.
Шайлер заметила, что уже рассылаются приглашения, и сама удостоилась такового. Сперва она удивилась, потом поняла, что таким образом Мими дает ей понять, где ее место. Однажды она даже заметила краем глаза Мими в платье, приготовленном для церемонии заключения уз. Шайлер не знала, кто из них двоих большая дура: она или эта девушка в белом платье. Они обе были до безумия влюблены в одного и того же парня.
«Хотя нет, дурак тут Джек», — подумала Шайлер, наблюдая, как он ловко маневрирует на оживленной транспортной магистрали. Псих ненормальный. Но она его любит. Господь знает, как она его любит. Шайлер хотелось только, чтобы им не приходилось скрываться, чтобы они могли объявить о своей любви перед всем светом. Недавно она сказала Джеку, что устала прятаться в одном и том же месте. Да, эта квартира предоставляла им прибежище — но она же была и тюрьмой.
Шайлер мучительно хотелось побыть вместе с Джеком где-нибудь в другом месте, хотя бы один вечер. В ответ сегодня утром Джек подсунул ей под дверь записку с просьбой встретиться с ним в сумерках в указанном месте. Девушка понятия не имела, что он задумал, но легкая улыбка, играющая на его губах, намекала на какой-то чудесный сюрприз.
Джек проехал через мост в Нью-Джерси. Через несколько минут они оказались у частного аэродрома в Тетерборо, где на поле их ждал реактивный самолет.
— Не может быть! — воскликнула Шайлер при виде самолета, засмеялась и захлопала в ладоши.
— Ты сказала, что хочешь куда-нибудь выбраться, — с улыбкой отозвался Джек. — Как насчет Токио? Или, может, Лондон? Или Сеул? Я бы, пожалуй, не прочь отправиться на барбекю. А может, Мадрид? Или Брюгге? Где тебе хотелось бы побывать сегодня вечером? Сегодня весь мир к твоим услугам, и я в придачу.
Шайлер не спросила у него, где Мими. Ее это не волновало, и она не желала этого знать. Если Джек собирается рискнуть, она не хочет ни о чем спрашивать.