– Нет, этого не будет, – покачала головой Алена. – Да и зачем вам моя жалость? Какой с нее прок? Поговорим лучше о феромонах. Я так понимаю, они по-прежнему в «Барбарисе», и Гному о них стало известно только недавно. Не знаю, каким образом. Может быть, от вашего Кости, может быть, от кого-то другого.
– Да уж, наверное, от Кости, от кого ж еще? Он же получил мое письмо... Странно только, что Гном и Гнатюк спохватились только сейчас.
– А эти феромоны – они им зачем нужны, как вы думаете?
– Наверное, они надеются вернуть Галине ее прежний облик. Помните, в конце романа появляются такие слова – «запах любимого тела»? Они были для меня сигналом. Я понял, что Гнатюк и Алина или нашли мои феромоны, или вот-вот найдут. Я должен был присутствовать при развитии этой ситуации, должен был узнать, что происходит! Ведь опыт с Галиной – самый феерический мой опыт! Для ее спасения нужно не столько огромное количество феромонов, сколько постепенное восстановление гормонального баланса в ее организме. Даже не знаю, возможно ли это вообще, пусть и с моими методиками. Хотя, если постараться...
– Извините, пожалуйста, – раздался рядом застенчивый юношеский голос. – Можно... можно мне поговорить с Аленой Дмитриевной?
Алена вскинула голову.
В проходе стоял невысокий крепкий парень в куртке защитного цвета. На лоб был низко надвинут козырек черной суконной каскетки – самого, на взгляд Алены, кретинского головного убора, уродующего даже очень симпатичных людей до неузнаваемости. Щеки его подзаросли темной щетиной. Алене показалось, будто она уже где-то видела эти светлые глаза, этот курносый нос...
– Извините, – повторил парень, искательно улыбаясь и протягивая руку с зажатым в ней покетбуком. – Я хотел... я прочитал...
Ну да! Алена видела его на вокзале, в кассовом зале, с этой самой книжкой в руках. Нет, на вокзале она не обратила внимания на его лицо. А лицо знакомо, знакомо...
– Автограф хотите? – дружелюбно спросил Саблин, приподнимаясь. – Эх, какой я дурень, газеты с романчиком в гостинице оставил! Ну ничего, вы мне их потом подпишете, когда из Маленькой вернемся.
Алена быстро глянула ему в глаза и поняла, что он подумал то же, что и она: «Когда? Или если?»
Да ну, что за дурь лезет в голову! Ничего не случится, потому что соломки она и правда подстелила где только могла.
Саблин выбрался в проход, а парень в каскетке собрался сесть на его место. В это время автобус качнуло, и левой рукой парень схватился за спинку сиденья. Рукав его куртки задрался, и Алена увидела на крепком запястье плотный металлический браслет часов. Это был «Ориент».
«Ориент»?!
Теперь она поняла, кто стоит перед ней!
* * *
– Пап, ты меня завтра возьмешь с собой? – спросила Раечка.
– Куда?
– Привет! Как это куда?! Ты же завтра с Димой встречаешься в какой-то деревне!
Альфред Ахатович поглядел на дочь исподлобья, нацепил на вилку пельмень, осмотрел его со всех сторон, обмакнул в горчицу, бледной лужицей разлитую по краю тарелки, снова придирчиво осмотрел и наконец отправил его в рот.
Раечка проглотила слюну. Ой, зачем только она притащилась к отцу?! Мерзкая Света упорола в киношку, вот Раечка и обрадовалась, что будет возможность пообщаться наедине. Совсем забыла, что на ужин папочка всегда, постоянно, каждый день ест пельмени. А ведь сегодня был шейпинг... И хоть положенное время после занятий уже прошло, тренер Лена Маврина каждый раз твердит: «Девочки, в этот день нельзя никакой белковой, мучной, жирной пищи! Мышцы в тонусе, они так и вцепляются в еду, начинают нарастать, толку от занятий никакого!»
У нее мышцы в тонусе, а у отца пельмени, которые он каждый день покупает в ресторане «Автозак». Их там по какому-то особому рецепту делают для постоянных клиентов. Вручную, конечно...
Отец поливает их сливочным маслом, добавляет горчицу. Раечка предпочитает пельмени с уксусом, вернее, предпочитала. Она их, наверное, уже целый месяц не ела, совсем забыла, какие они на вкус!
...Сначала обмакнуть пельмень в масло, потом в горчицу, повозить по тарелке, пока масло и горчица не перемешаются и не превратятся в такую горьковато-сладковато-островато-жирновато-вкусноватую подливочку. И откусить сразу половину пельменя, а пока будешь жевать, повозить в подливочке вторую половинку и быстренько отправить в рот, в котором еще горячо и сохранился уксусно-перечно-чесночный дух, и губы у тебя жирные от масла, и ты облизываешь их, а в это время тянешь из тарелки следующий пельмень – такой плотненький, крепенький, но на одном бочку прорвалось тесто, и ты видишь серо-коричневое мяско, от которого поднимается душистый парок...
Нет, это просто невозможно терпеть!
Раечка зажмурилась и проговорила голосом, толстым от сдерживаемой слюны:
– Ты завтра с Димой встречаешься, помнишь?
– Помню, – сказал отец, жуя. – Но я не поеду.
Раечка распахнула глаза.
– Не таращись так, а то глазки выскочат, – сказал отец насмешливо. – Твой малчык, видать, решил: во нашел лоха! Приедет к черту на рога, денежки в клювике привезет! Он не самый умный, а я не самый глупый. Знаешь, сколько народу погорело вот таким образом еще на заре капитализма, когда радостно возили деньги за кота в мешке в глухие деревни? Это уже пройденный этап, теперь так дела не ведут.
– Да ты?! – Раечка даже вскочила. – Ты решил, Дима тебя обманет? Но ты же видел... ты же видел в действии... Ты же сам чуть не застрелил тех парней! Ты что, решил, это была подстава?
Отец вздохнул и принялся жевать следующий пельмень. Жевал он его невыносимо долго, и все это время Раечке хотелось взять вилку и ударить отца в глаз, или в щеку, или в горло – не убить, конечно, но причинить ему такую же лютую боль, какую испытывала она сама.
– Вот ты Светку не любишь, я знаю, – сказал он маслено-горчичным голосом, примеряясь к новому пельменю. – А ведь и от нее есть прок! Вчера потащила она меня пешком погулять – дескать, толстею от того, что все в машине да в машине. Есть такое дело, конечно! Ну, пошли. Добрались до набережной, под ручку, как пенсионеры, потом она говорит: пошли по Покровке пройдемся, сто лет там просто так не ходила, все по магазинам да по магазинам. Ладно, потащились по Покровке. Что это мы никогда в театры не ходим, говорит вдруг Светка. Давай хоть афиши поглядим. Ладно, стали смотреть около драмтеатра афиши. И вдруг видим объявление о новом спектакле студии театрального училища. Черт его знает, как спектакль называется, не помню, главное, что там были фотографии актеров. Ну и как ты думаешь, что за рожи мы там увидели?