— О Господи! — вырвалось у меня.
— Данные указывают на тяжелое расстройство лимфатической системы, — сказала Мэгги. — Почти как при слоновости.
Сквозь слезы, распухшими губами Хана прорыдала:
— Сделайте что-нибудь, доктор!
Но я не мог себя заставить к ней прикоснуться.
Мужчина убрал руки от моего лица.
— Кто-то потоптался по вам, как в общественном парке, — сказал он.
Это было последним, чего я ожидал услышать, когда вызвал к себе одного из коллег. Помешательство, какой-нибудь странный вирус, отравление — у меня в голове заранее выстроились сотни неубедительных объяснений. Что угодно, кроме правды.
— Что, черт побери, вы хотите этим сказать?
Он смотрел на меня с минимумом холодной симпатии.
— Именно то, что сказал. Кто-то из нас лазил в вас, как в пациента, и сами вы никоим образом не могли этого обнаружить. Забравшись в первый раз, он поставил десятки блоков вашим собственным способностям, воспрещающих коррективные меры и даже распознавание проблемы. После он получил свободный доступ ко всем вашим системам. И какую же основательную путаницу он вызвал! Очень изящная работа, одна из лучших, какие я видел. Целью было, кажется, не полностью отключить ваши способности, но скорее направить их не в то русло. Признаться, я удивлен, что вы никого не убили, так у вас все испоганено.
Я не мог поверить своим ушам. Но приходилось. Что еще это могло быть?
— Значит, это я обезобразил девушку?
— Чертовски верно. К концу ее лечения все шаги, какие вы предпринимали, имели непредсказуемый результат, как если бы вы хотели рукой почесать себе нос, а оказывалось, что поднимаете ногу.
— Вы ее успокоили и начали исправление?
— Да. И, думаю, убедил ее помалкивать о случившемся. Пришлось пообещать, что вы вернете ей плату за пребывание в клинике и компенсируете любое упущенное рабочее время.
— Хорошо. А со мной как?
— Я восстановил всё, что смог обнаружить. Теперь, когда блокада у вас в подсознании снята, с любой остаточной подчисткой вы скорее всего справитесь сами.
— Я ваш должник, — сказал я, поднимаясь, чтобы его проводить.
— Просто узнайте, кто это с вами сделал, и остановите его. Мы не можем допустить, чтобы среди нас появился ренегат.
Мне подумалось, что уж найти-то я найду.
Но как отыскать возможный ответ на вопрос «почему»?
В ту ночь, крепко обнимая спящую Дженни, я жаждал хоть какой-то уверенности. Я вошел в ее плоть, считал историю ее клеток, ища отпечатки прошлых манипуляций в масштабе общей морфологии.
И сколько ни старался, не обнаружил ни тени такого вмешательства. Дженни была именно такой, какой ее сотворила природа. Но могли я быть уверен в результате? Действительно ли мои способности восстановились? Как смогу я впредь хоть в чем-то быть уверенным?
Та ночь казалась бесконечной пещерой без выхода и безопасного угла, тело Дженни — холодным трупом, окаменевшим за миллионы лет под каплями насыщенной минералами воды.
Как зарегистрированный лечащий врач Ами Санжур я получил ограниченный доступ к информационным файлам о ней — разумеется, не к финансовой истории или сведениям о том, когда и за кого она голосовала, но в моем распоряжении были безобидные биографические данные, которые могли иметь значение для ее лечения.
Я поднял ее послужной список. В последней строке значилось «БЕЗРАБОТНАЯ». Это я и так знал. Она рассчитывала, что глубоко я не полезу, и по неведению я оказал ей такую услугу. Теперь я перешел к более ранним записям.
ПСИХОКИНЕТИК; ОКОНЧИЛА БЭННЕКЕРОВСКИЙ ИНСТИТУТ 2045; СПЕЦИАЛЬНОСТЬ: НЕВРОПАТОЛОГИЯ. ПЕРЕСТАЛА ПРАКТИКОВАТЬ В 2053 ПОЛИЧНЫМ ПРИЧИНАМ…
Вот дрянь! Но почему она меня обманула?
Я быстро просмотрел остальные ее данные, отчаянно выискивая хоть какой-нибудь мотив. Наконец я наткнулся на запись, значение которой маячило на грани моего сознания, словно бьющийся о стекло мотылек:
СЕСТРА, ЭЛИЗАБЕТ САНЖУР, ГОД РОЖДЕНИЯ 2029, ГОД СМЕРТИ 2053. ПРИЧИНА СМЕРТИ: ВНУТРЕННЕЕ КРОВОТЕЧЕНИЕ В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ ВО ВРЕМЯ КАТАНИЯ НА ЛЫЖАХ.
Катание на лыжах. Эти два слова пробудили воспоминания, которые я так мучительно старался подавить…
Учиться на медицинском факультете было совсем просто. Науки всегда давались мне легко, я все схватывал и быстро запоминал: химия и анатомия, препарирование и работа в лаборатории — раз плюнуть. Когда тест Бэннекера дал положительные результаты, я получил твердые 4.0. Поступление в Институт было гарантировано.
Даже там в первые несколько месяцев учебы у меня не было проблем. Помню, как для начала нас посадили за колонии бактерий и небольшие подрагивающие кубики искусственной ткани, где наше любительское психокинетическое зондирование не могло причинить непоправимого вреда. Те первые вылазки в тайны живой плоти в сочетании с полным контролем над собственным телом ударили мне в голову. Я чувствовал себя Господом Богом. Когда мы были готовы, нам стали приводить больных. Мне не терпелось показать, что я умею, не терпелось лечить и исцелять, уподобившись милостивому божеству.
Не могу объяснить, откуда у меня взялось такое отвращение к загрязненным аурам тех, кто страдал от тяжелых травм или болезней. Такого я от себя не ожидал. Знаю только, что, ныряя в плоть больных раком, искалеченных, умирающих, я совершенно терялся. Забыв все, чему меня учили, я барахтался в их непомерной огненной боли, столь же никчемный, как обычный человек. Из их оболочек я выходил, трясясь, с ухающей в груди тахикардией, едва-едва проделав требуемую работу. Я пытался это скрывать, но со временем преподаватели узнали. Излечить меня не смогла никакая терапия. Институт я окончил лишь с подразумеваемым условием, что займусь биоскульптурикой.
Вот почему, когда, спускаясь по склону второй сложности в Инсбруке, я увидел красивую женщину, которая лежала, скорчившись, возле ели (она тихо стонала, изо рта, жутковато окрашивая снег, бежала кровь), я просто пронесся мимо и добрался до горнолыжной базы, где уведомил местного врача, обычного человека. Но к тому времени, когда он и команда спасателей добрались к ней на вертолете, женщина уже умерла.
Я думал, никто на турбазе не знает, кто я.
Я ошибался.
Она мирно отдыхала в кровати. Когда я вошел, она села и просияла, натянув маску пустоголовости. И открыла рот, чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость. Но что-то в моем лице, наверное, подсказало ей, что игра закончена. Ее прекрасные черты преобразились — теперь в них светилась буйная ярость, показывая нового, более свирепого человека.
— Как вы себя чувствуете, доктор Строуд? — с ядовитой злобой спросила она.
— Послушайте, Ами…
— Не марай мое имя, убийца! — выплюнула она.