Отражение Истриной скрылось в павильоне, и там вскоре стало шумновато.
— Да нет, не так, не так!.. — слышался ее капризный, с хрипотцой голос. — В том‑то и дело, что все должно быть тусклым! До того момента как я войду, все должно быть тусклым…
— Нет уж, позвольте решать это мне… — дребезжал в ответ распорядитель.
Мужчины посмотрели на карты, потом друг на друга.
— Кстати, — сказал Василий. — Про Ирину ей говорить?
Призадумались.
— Нет. Ну ее к черту! — мрачно молвил дядя Семен. — Тут же сбежит…
— Может, оно и к лучшему…
Снова задумались.
— Как хотите, а распорядитель наш — придурок редкостный, — подытожил впечатления Леонид Витальевич Арчеда.
Егорка молчал.
А потом наступило утро. В павильоне уже корректировали солнечный луч, падающий из лишенного шторы окна, и ругались насчет пылинок. Затем наконец прозвучало:
— Полупалов, приготовиться!..
Василий встал.
— Ну что… — произнес он без особой радости. — Пойдем ломать комедию. — Вздохнул и признался с горечью: — Не представляю, как с ней в паре работать!
Персоналия Тамары Истриной уже стояла возле ртутно‑серого куба и скорее лыбилась, чем улыбалась. Косметики на ее лице было отражено в избытке.
— М‑милый… — сказала она Василию и вытянула губы хоботком.
Он взял ее под руку.
— Шампанское!.. Цветы!.. — скомандовал распорядитель.
Кто‑то из невидимой обслуги сунул Василию большую бутылку, а Тамаре — завернутые в целлофан алые розы.
— Внимание! Истрина! Полупалов! Ваш выход…
Василий приоткрыл дверь и ступил в отражение комнаты первым. И то же самое сделал его оригинал в прямоугольном зеркале, висящем на противоположной стене. Брови у обоих одновременно вздернулись, рот виновато скривился.
— Ты извини, Том… — ловя краем глаза малейшее движение губ двойника, торопливо проговорил Василий. — Тут у меня бардак… Начал уборку — и как раз мужики нагрянули…
Безупречно копируя все движения оригинала, он отодвинулся в сторону. Партнерша переступила порожек. Остановилась.
— Господи, ну и морда у меня в этом зеркале!.. — раздался ее хрипловатый возглас, исполненный, впрочем, скорее злорадства, чем ужаса.
Где‑то совсем рядом закряхтел недовольный грубовато поданной репликой незримый распорядитель.
— Да ладно тебе… — пробормотал вслед за оригиналом Василий, делая шаг вперед, — и тут случилось то, что поначалу он принял за обыкновенную, хотя и досадную накладку.
— А так?.. — неожиданно высоким надломленным голосом произнесла у него за спиной партнерша, хотя настоящая Тамара Истрина еще и рта не открывала.
В следующий миг оба лица по ту сторону зеркала исказились — и Василий, уже догадываясь со страхом, что происходит, оглянулся. Отражения умеют делать это стремительно — для людского глаза такое движение неуловимо. Однако сейчас Василий не просто оглянулся. Он оглянулся — и замер, забыв обо всем. Даже о собственном двойнике.
Вместо отражения Тамары Истриной посреди комнаты, устремив в зеркало беспощадные прозрачно‑серые похожие на плавящийся лед глаза, стояла Ирина Полупалова — хрупкая, болезненно бледная, рыжеватая.
— Ну, здравствуй… — еле слышно выговорила она. — Узнаёшь?..
А в зеркале тем временем с неотвратимой медлительностью происходило неминуемое. Припадочно закатив зенки, рослая Тамара Истрина тяжко оседала на тщательно выметенный ковер, где уже валялись завернутые в целлофан розы. По сминающейся вороненой коже плаща плыли тусклые зигзаги отсветов. В глубине комнаты моталось перекошенное, беззвучно орущее лицо Василия, отводящего для броска руку с бутылкой.
Повторять его движения уже не было надобности.
Зеленоватая стеклянная граната угодила в самую середину зеркала. По нему медленно поползли, ветвясь, двойные трещины — и мир взорвался, распавшись на бесчисленное множество комнат с незашторенными окнами.
— Ой, козел я… Ой, козё‑ол… — плачуще причитал где‑то поблизости голос запоздало прозревшего распорядителя. Остальные потрясенно молчали.
Отражение Василия Полупалова открыло глаза. Павильона, естественно, не было уже и в помине. Все оцепенело смотрели на хрупкую рыженькую Ирину, казавшуюся теперь еще бледнее. Держалась она неестественно прямо, в прозрачно‑серых глазах — страх и вызов.
— Эх, девонька… — стонуще, с болью выдохнул наконец дядя Семен. — Да что ж ты с собой, дурашка, сделала! Ну мы‑то — ладно…
Отражение Ирины Полупаловой вздернуло задрожавшую верхнюю губу и попятилось. И вполне возможно, что точно так же попятилось оно в нескончаемой череде зазеркалий. Тонкие, как у подростка, руки совершали странные судорожные движения, словно отбиваясь от незримых и пока еще слабеньких прикосновений.
— Думаете: всё?.. — отчаянно выкрикнула она. — Думаете: нет ее больше?.. Он еще вспомнит! Над колодцем наклонится!.. К пруду подойдет!..
Далее какая‑то невидимая сила согнула ее пополам и неумолимо повлекла в сторону биржи. Егорка не выдержал — и так зажмурился, что даже звуки исчезли. В себя он пришел не скоро. Три старших его товарища по‑прежнему стояли рядом, запрокинув сведенные страдальческими гримасами лица.
— Как же она ее так смогла отразить?.. — запинаясь, выговорил Арчеда.
— Как‑как… — ворчливо отозвался дядя Семен. — Да она ее наверняка и корчила целый месяц в этой фирме… пока та не сбежала…
— Мало того, что все расколошматят — еще и душу наизнанку вывернут!.. — злобно цедил Василий. — Воспитывай их! Сами кого хочешь воспитают…
От автора:
Историю эту поведало мне с помощью жестов некое отражение, высланное в прошлом году из зазеркалья и обитающее ныне в озерах Волго‑Ахтубинской поймы. Имена действующих лиц умышленно изменены. Название поймы — тоже.
2001
Светлой памяти Жени Федорова
Мглистая туча наваливалась на Волгу с запада, и намерения у нее, судя по всему, были самые серьезные. Дюралевый катерок сбросил скорость и зарылся носом в нарзанно зашипевшую волну.
— Толик, — жалобно позвал толстячок, что сидел справа. — По‑моему, она что‑то против нас имеет…
Хмурый Толик оценил исподлобья тучу и, побарабанив пальцами по рогатому штурвальчику, обернулся — посмотреть, далеко ли яхта.
Второе судно прогулочной флотилии выглядело куда эффектнее: сияюще‑белый корпус, хромированные поручни, самодовольно выпяченные паруса. За кормой яхты бодро стучал подвесной мотор, но в скорости с дюралькой она, конечно, тягаться не могла.