Тормозили долго, с душераздирающим визгом. Физии у всех стали как у китайцев. Пока «перпетуй мобиль» окончательно остановили и стреножили, сточенное наискосок остриё лома разогрелось до вишнёвого свечения истёрлось по меньшей мере ещё сантиметра на полтора.
В ушах отзвенело не сразу. Высаживались с перебранкой.
— Андрон! Ты когда нормальный тормоз заведёшь?
— Не замай его! А то ещё плату за проезд поднимет…
Такое впечатление, что за вычетом железнодорожного тупичка пейзаж ничуть не изменился. Единственное отличие: в просвете между пологими песчаными буграми посверкивало озерцо. «И стоило переться в такую даль!» — невольно подумалось Аркадию.
Разбрестись не спешили: проверяли снаряжение, амуницию, досказывали байку, меняли «палец» в «клюке». Проще говоря: батарейку в металлодетекторе.
— Слышь, Харлам! Может, и нам тоже с ними на Чумахлинку?
— А! Хрен на хрен менять — только время терять…
Раздался звук пощёчины, одним комаром стало меньше.
— Начинается… — пробормотал кто-то из копателей, спешно опуская зелёную вуаль. — А всё Стенька Разин! Просили его комара заклясть — не заклял…
— Правильно сделал! — огрызнулся кто-то из рыболовов. — Это вам, кротам, всё едино! А Стенька умный был, так и сказал: «Дураки вы! Сами же без рыбы насидитесь…»
Наконец с платформы спрыгнул Глеб. Видимо, задерживаться было вообще в обычае юноши. С плеча его, напоминая размерами опавший монгольфьер, свисал пустой рюкзак. Если это под будущую находку, сколько же там копать?
— Пошли, — сказал он, вручая напарнику сапёрную лопатку.
Оба кладоискателя двинулись было по направлению к темнеющей невдалеке дубраве, но были окликнуты Андроном:
— Эй! Филолог! Как тебя?.. Сдай назад! Забыл кое-что…
Вроде бы забывать Аркадию было нечего, но раз говорят «забыл», значит, забыл. Пожал плечами, извинился перед насупившимся Глебом и трусцой вернулся к платформе. Вскарабкался по железной лесенке, вопросительно посмотрел на монументального Андрона. Тот медленно, с думой на челе вытирал ладони всё той же ветошкой и ничего возвращать не спешил.
— А ну-ка честно! — негромко потребовал он. — На Дурман-бугор идёте?
— Понятия не имею, — честно сказал Аркадий.
— А ты знаешь, что там две экспедиции пропали? — зловеще осведомился эксплуататор вечного двигателя. — Клад-то — заговорённый… На тридцать три головы, между прочим! Молодецких, самолучших… И никто не знает, сколько их ещё положить осталось… Лишняя она у тебя, что ли?
— И вы в это верите? — с любопытством спросил Аркадий.
Но Андрон так на него посмотрел, что мировоззрение вновь дало трещину. А тут ещё со стороны озерца пришёл пронзительный вибрирующий вопль. То ли резали кого, то ли учили плавать.
— Короче, мой тебе совет: деньги — верни…
— Да я не брал пока!
— Тогда совсем просто. Скажи: передумал…
— Н-но… он же на меня рассчитывает… договорились… Да что вы беспокоитесь, ей-богу! Мы же вдвоём идём… Глеб вроде человек опытный… местный…
— В том-то и дело… — мрачно прогудел Андрон.
Родившемуся в аномальной зоне обидно слышать, когда её так величают. Вросши корнями в энергетически неблагополучную почву, сердцем к ней прикипев, он вам может за малую родину и рыло начистить. Поймите же наконец: вы для него тоже аномальны!
Говорят, привычка — вторая натура, из чего неумолимо следует, что натура — это первая привычка. Однако натурой мы называем не только склад характера, но и окружающую нас природу. Взять любой клочок земли, объявить аномальной зоной — и он, будьте уверены, тут же станет таковой. Почему? Потому что нам об этом сказали.
И не случайно многие авторы сравнивают наземный транспорт с машиной времени: чем дальше уезжаешь от города, тем глубже погружаешься в прошлое. А в прошлом не только моральные нормы — там и физические законы иные. Кто не верит, пусть полистает учёные труды средневековых схоластов!
Зная с детства Колдушку как свои пять пальцев, Глеб Портнягин не видел в ней ничего необычного. Вечный двигатель? Делов-то! Пацанами они здесь и не такое мастерили. Другое дело — Аркадий Залуженцев, чьё детство прошло в иной аномальной зоне, именуемой культурным обществом. Для него тут почти всё было в диковинку.
— Это — Дурман-бугор? — поражённо спросил он.
Увиденное напоминало старую воронку от тяжёлой авиабомбы. Точнее — от нескольких авиабомб, старавшихся попасть вопреки поговорке в воронку от первой.
— Сколько бы ни рыться, — проворчал Глеб, сбрасывая пустой рюкзак на плотную поросшую травой обваловку. Чувствовалось, давненько никто не тревожил эти ямины шанцевым инструментом.
— И много тут экспедиций пропало? — как бы невзначай поинтересовался будущий землекоп, втайне рассчитывая смутить напарника своей осведомлённостью.
Расчёты не оправдались.
— Если не врут, то две…
— А причины?
— Я ж говорю: меня не было, — равнодушно отозвался самоуверенный юноша, высматривая что-то на дне и сверяясь отнюдь не с пергаментом, но с половинкой тетрадного листка.
— А всё-таки! — не отставал Аркадий.
— По записи выходит: там… — задумчиво молвил подельник, указав на самую глубокую выемку. — Ну что?.. Раньше сядешь — раньше выйдешь. Лезь…
Обречённому на заклание стало весело и жутко.
— А сам-то что ж? — подначил он.
— Мне нельзя, — коротко объяснил Глеб.
— А мне?
— Тебе — можно.
«Да он же просто суеверный! — осенило Залуженцева. — Ну правильно, на колдуна работает…»
Вот оно, оказывается, в чём дело! Действительно, человек с предрассудками, копнув разок на Дурман-бугре, может и от разрыва сердца помереть. Или помешаться. У Аркадия же критический склад ума… Да, но археологи-то, по слухам, тоже сгинули!
— Что случилось с первой экспедицией? — не сумев унять внезапную дрожь в голосе, спросил Залуженцев.
— Да разное говорят. Давно это было…
— Ещё при Советском Союзе?
— Конечно…
То есть все атеисты. Ощупанный страхом Аркадий заглянул в котлованчик. Обычно он любил шокировать знакомых дам пренебрежением к приметам, гаданиям и прочей чертовщине, например, не упускал случая публично пересечь след чёрной кошки, даже если ради этого приходилось слегка менять маршрут. Высказывания его также отличались по нашим временам безумной отвагой. Зябко молвить, астрологию отвергал! Впрочем, понимая, что таким образом легко заработать репутацию нигилиста и циника, Аркадий после каждой своей особо отчаянной выходки вовремя спохватывался и, воздев указательный палец, изрекал торопливо: «Нет, всё-таки что-то есть…» После чего производил перстом пару-тройку многозначительных колебаний.