Они оделись и двинулись к лазейке.
— И что? — жадно спросил Влад.
— А то, что без оружия сюда соваться больше не стоит.
— Людоеды?
— Нет. Просто я о них очень мало знаю… А становиться рабом, как Гонсало Герреро, что-то не тянет.
— То есть рабство у таитян — тоже было?
— Я ж тебе говорю: понятия не имею, — бросил через плечо Игорек. — Кажется, было… — Он вновь повернулся к лазейке — и обмер.
На глазах у всех из прозрачного подрагивающего облачка высунулась изумленная чумазая мордашка, а в следующий миг ее владелец выбрался на этот свет окончательно — черноглазый пацан лет семи-восьми, в дорогой, на диво грязной куртейке и столь же грязных брючках, вправленных в облепленные глиной высокие шнурованные сапожки. Вообще впечатление было такое, будто взяли разодетого в пух и прах ангелочка с обложки журнала мод и пару раз окунули в хорошо взбаламученную лужу.
— Идиоты! — тихонько простонал Игорек. — Боже, какие идиоты! — Оглянулся беспомощно. — Ну и что теперь делать?!
Андрей оторопело шевелил губами. Влад пятился. Бледное перекошенное лицо, судорожный оскал…
— Н-нет! — в ужасе просипел он, будто ему уже вручали ритуальную дубину и подталкивали к новой жертве.
— Ой! — ошалело сказала чумазая жертва, озираясь и хлопая длинными пушистыми ресницами. — Море!
Первым по традиции опомнился Игорек.
— А ну-ка марш отсюда! — сурово сводя брови, гаркнул он. — Тебе кто сюда разрешал? Совсем от рук отбились!
Чувствовался большой опыт общения с детьми. Не иначе еще и сторожем работал — где-нибудь на стройке.
Кинул рюкзак Владу и, бесцеремонно ухватив заверещавшего мальчонку поперек туловища, поволок обратно.
— Я т-тебе дам! — зловеще приговаривал он на ходу. — А ну говори, где живешь! За ухо сейчас к родителям отведу — там те живо задницу надерут… Ишь!
Пацан оказался на редкость стервозный. Очутившись на той стороне (балка еще только начинала наполняться серовато-сизым сумраком), ударился в слезы, причем отнюдь не от испуга перед грозным сторожем — капризничал, поганец! Такое впечатление, что он вообще ни черта не боялся.
— Хо-чу на море! — орал он во всю глотку, порываясь к недоделанному подвалу. Словно нарочно внимание привлекал.
— Я т-тебе дам море! — шипел Игорек. — Нашел, где играть! Весь в грязи извалялся!.. Море ему!
— Пусти, козел!.. — Далее из детских уст непринужденно выпорхнуло матерное словцо. За ним — другое. Бедная мать! Хотя; может, от матери и набрался…
— Ах ты еще и выражаться?
Кое-как под угрозой подзатыльников жуткое дитя выставили из балки. Мальчонка немедленно полез обратно, но встретил решительный отпор. Заревел — и кинулся прочь со всех ног, угрожая кому-то пожаловаться.
— А еще говорят, что дуракам везет! — обессиленно молвил Игорек. Только теперь стало заметно, насколько он был испуган сам.
— Дебильный какой-то, — с неловкостью заметил Андрей, глядя вслед пацану.
— Кто?
Андрей виновато крякнул.
— Ладно, — посопев, сказал Игорек. — Скиксовав — не перекиксуешь. Назад дороги нет… Мы с Владом — за крышкой, а ты давай продолжай земляные работы.
Толстенный ржавый лист да еще вдобавок с приваренными причиндалами в виде откидной крышки и вентиляционной трубы оказался чудовищно тяжел. Несли с остановками. Темнело.
— Ну а что еще оставалось делать? — отрывисто спросил во время одной из таких передышек Игорек. Был он мрачен и, надо полагать, полон самых недобрых предчувствий. — Задержи мы его на острове — тут же объявили бы розыск! Балку бы точно обыскали! А подвальчик наш подозрительный, непонятно кем и когда построенный… Ну и вскрыли бы за милую душу.
— Я вот думаю: пожалуется или нет? — поделился Влад.
— Родителям? Не бери в голову! Хуже, если пацанам во дворе расскажет… А ведь расскажет обязательно! Вот тогда прямо хоть посменное дежурство устанавливай. — Игорек сморщился, злобно закряхтел. — Осознанная необходимость… — ядовито пропустил он сквозь желтоватые обломки зубов.
Влад судорожно вздохнул.
— Слушай, а почему петли с обеих сторон приварены?
— А чтобы изнутри запереться, — с неохотой объяснил Игорек. — Ты ж не будешь каждый раз на стреме кого-нибудь оставлять… Отдохнул? Ну-ка… взяли!
Так, с остановками, они добрались до оврага, где Андрей, остро сознающий свою вину за опрометчивую вылазку на остров, в ударном порядке и, можно сказать, на ощупь завершал земляные работы. Склон был обвален на совесть, коробка почти полностью обжата грунтом. Услышав оклик сообщников, землекоп воткнул лопату в чмокнувшую грязь и полез к ним по склону — помогать.
— Тут без вас мамаша приходила, — осторожно сообщил он. — Ну, этого… отмороженного…
— А-а… Все-таки нажаловался… И чего она? Андрей пожал худым сутулым плечом.
— Ругалась, грозилась… Ребенок в курорт играл, а злые дядьки взяли и прогнали.
— Так и сказала? В курорт?
— Так и сказала.
— М-да… — Игорек оглядел тонущие во мгле сырые склоны и слякотное дно балки, собачий труп со свалявшейся шерстью, смутно белеющую распотрошенную свалку неподалеку. — Странные у нее понятия о курорте.
— Вот и я ей так же сказал.
— А она?
— Говорит: вернется муж из-за границы — он с вами (с нами то есть) разберется.
— Из-за границы — это серьезно, — молвил угрюмо Игорек, явно уже думая о другом. — Слушай, а как же мы ее изнутри подпирать будем? Если просто завалим сверху грунтом, лист-то прогнется…
За пару дней почва просохла окончательно. Твердь. Хоть топай, хоть прыгай. Брызнула травка, плети ив обрели оттенок латуни, фруктовые сады из черных зимних стали коричневато-лиловыми, весенними. Того и гляди. Зацветут…
К счастью, опасения Игорька не сбылись. Ребятня, конечно, в балку хлынула гурьбой, но к свежевыкопанному подвальчику отнеслась равнодушно. Никаких попыток сбить с крышки висячий (точнее — лежачий) замок или, там, скажем, сделать подкоп… Надо думать, скандальная мамаша после того случая решила подержать отпрыска взаперти. Хотя в школе он мог раззвонить о своем открытии с тем же успехом, что и во дворе… Может быть, и раззвонил — да не поверили?.. Ох, сомнительно…
Андрей и Влад нагрянули к Игорьку под вечер, причем оба слегка поддавши. От зоркого глаза хозяина не укрылось и то, что чело Влада вновь тронуто бледностью, под глазами залегли траурные тени… Однако рот как-то слишком уж высокомерно искривлен, и вообще во всем облике читается некое презрение к окружающему. Стало быть, в целом случившееся пережил и уже слегка рисуется. Ну что ж, это, может, даже и хорошо… До определенной степени. А вот Андрюша — румян, как всегда, и задорен.