Как и всякий порядочный домовой, Анчутка предпочитал со двора носа не высовывать. Но раз Африкан говорит: «Надо», — значит надо…
Такое чувство, что на улицы сегодня вышло все население столицы. Кто ликовал, кто ругался… На площади у подножия Царь-ступы разворачивался митинг крутого замеса под лыцким флагом. «Люди!.. — гремел динамик. — Вспомните, кем вы были и что вы ели!.. Кем вы стали и что вы едите теперь?..» Перед Дворцом Президента кого-то уже били, причем мужиков среди бьющих не наблюдалось — одни бабы с сумками… Потом набежали менты, отняли у баб их жертву, хотели запихнуть в «воронок» — и тут ни с того ни с сего обрушился лепной карниз универмага. Слава Богу, никого не прибило…
Зазевавшись, Анчутка чуть было не угодил под скоростной трамвай, с лязгом и грохотом выползший из бетонной норы на свет Божий. Припав к шершавой стене какого-то министерства, домовичок с бьющимся сердчишком смотрел, как проплывает мимо этот страшный аквариум на колесах. Внутри аквариума сидели и стояли баклужинцы, сплошь уткнувшиеся в раскрытые книжки…
Да, меняются времена. Раньше небось, до распада области, за чтение в общественном транспорте запросто можно было и по рылу схлопотать. А теперь, глянь, все наоборот… Ничего не попишешь — столица. Положение обязывает…
Имей Анчутка склонность к философским размышлениям, он бы неминуемо задумался: как же так? Читать — читают, а живут — как жили… Когда ж поумнеют-то?
Но философствовать Анчутка не любил, да и не умел — так что придется это сделать за него…
Борхес, ссылаясь на свидетельство Блаженного Августина, утверждает, что в конце IV века люди перестали сопровождать чтение голосом… Мы же, ссылаясь на Николая Васильевича Гоголя, утверждаем, что примерно с середины XIX столетия чтение не сопровождалось уже и мыслительными процессами… Хотя, возможно, данный качественный скачок произошел у нас много раньше. Когда человек читает молча, не шевеля губами, это заметно всем и каждому. Но подметить, что читающий к тому же еще и мозгами не шевелит, мог только Гоголь с его поистине дьявольской зоркостью…
Да, мы — самые усердные читатели в мире, и никакого парадокса здесь нет…
Примерно так рассуждал бы Анчутка, имей он склонность к умозаключениям…
Добравшись до перекрестка двух проспектов (Нехорошева и Нострадамуса), домовичок проник в угловой дом и, пробираясь по вентиляционным трубам, быстро достиг третьего этажа. Дыра, выводящая в кухню, была забрана гипсовой решеткой, а решетка для домовых, следует заметить, — препятствие непреодолимое, поскольку сплошь состоит из крестов. Хотя — это что!.. Был однажды Анчутка в доме сталинских времен — так там вообще: то в виде звезды решетка, то в виде серпа с молотом. Жуть — да и только!..
— Слышь, дымчатый… — тихонько окликнули из темноты.
Анчутка всмотрелся и различил чуть выдвинутую из стены мордочку горохового цвета.
— Ну ты, я гляжу, отважный! — подобострастно восхитился незнакомец. — Не боишься?..
— В первый раз, что ли? — процедил Анчутка и тоже ушел в стену.
Бояться-то он, по правде сказать, боялся, но уж больно хотелось сделать приятное Африкану…
Ника Невыразинова в заляпанных краской брючках и такой же маечке стояла посреди кухни и, критически прищурившись, разглядывала ослепительно белую скрипку на фоне разделочной небрежно обожженной доски.
Осмотрительно выйдя из стены лишь наполовину, Анчутка помедлил, являя собой нечто вроде барельефа, потом набрался храбрости и мелодично прочистил горлышко.
Ника обернулась.
— Ка-кой пушистенький!.. — в полном восторге вскричала она.
— Я — от Панкрата… — поспешно предупредил домовичок, на всякий случай упячиваясь в стену поглубже. Вчера он это все уже проходил… Сперва погладит, потом понянчит, а там, глядишь, кружевные панталончики, голубенький бантик — и аминь!..
— Ой, Панкрат!.. — Ника всплеснула руками.
— И от Африкана… — добавил Анчутка.
— Ой, Африкан!..
К счастью, Панкрат с Африканом интересовали теперь Нику гораздо больше, нежели заурядный дымчатый домовенок.
— Противный Панкрат!.. Он обещал взять меня на теракт!.. Ну и когда же?..
— Сегодня!.. — выпалил Анчутка. — В четыре часа дня возле краеведческого музея…
Зрачки Ники расширились.
— Со стрельбой?.. — ахнула она.
— Н-не знаю… — честно ответил Анчутка. — Сказано: встречаетесь с Панкратом у крыльца и ждете нас с Африканом. Икону брать будем!.. — не удержавшись, похвастался он.
Ника подхватилась, кинулась к платяному шкафу и настежь распахнула дверцы. По комнате полетели выбрасываемые вместе с вешалками наряды.
— Блин! Надеть нечего!..
Наконец на свет явился камуфлированный комбинезон.
— Н-ну… вот это вроде ничего… — в сомнении молвила Ника и вопросительно оглянулась на домовичка. — А?..
Но домовичок уже сгинул. Из стены торчало только чуткое ушко, тут же, впрочем, скрывшееся. Причем было оно почему-то не дымчатого, а нежно-горохового цвета…
Среди белесых тектонических руин «Ограбанка» копошились ярко одетые спасатели и скромно одетые мародеры.
— Не слушают родителей… — вздыхая, сетовал вполголоса один из них. — Приходит вчера под утро весь в синяках! Ну сколько раз можно повторять: не ходи ты ночью по освещенным местам… Там же ментов полно!..
Анчутка приостановился послушать и вновь столкнулся все с тем же невзрачным мужичком в приталенной рясе. Только на этот раз шел мужичок в обратном направлении: не к Дворцу, а от Дворца. Да и не шел он, точнее сказать, а плелся. Личико его обрезалось от горя.
Что до Анчутки, то он передвигался незримо — перебегая вдоль стен и подпитываясь от жилья. То есть увидеть его мужичок вроде бы возможности не имел… Однако известно, что в минуты сильных потрясений в человеке просыпаются дремлющие способности, о которых он и не подозревает.
Короче, встретившись взглядом с Анчуткой, мужичок жалко скривил рот и произнес с проникновенной горечью:
— Нет, но, главное, на кого променяли!.. На какого-то волосатика… Чего лыбишься-то?.. И ты туда же?..
Должно быть, все-таки заметил…
Анчутка опасливо посмотрел ему вослед. Из-под черного подола рясы волочился по асфальту краешек алого полотна…
В этот миг сердечко ударило, как колокольчик, и надолго замерло. Увы, Анчутка хорошо знал, что это означает. Первый раз подобное ощущение он испытал, когда беднота еще только шла раскулачивать Егора Карпыча, за которого ему долго потом пенял следователь НКВД Григорий Семенович Этих. В другой раз Анчутка почувствовал то же самое перед тем, как арестовали завмага Василия Сидоровича Лялькина, изъяв у него из-под паркетины брильянты и прочее. Домовые всегда чуют сердечком, когда хозяину дома грозит опасность…