— Она еще не уехала? — прищуривается Майлз.
Я напряженно слушаю их разговор. Что-то в голосе Майлза настораживает, и я с нетерпением жду, что будет дальше. Мои особые способности отказывают, как только заходит речь о Деймене и Трине, поэтому мне, как и Майлзу, очень интересно услышать ответ Хейвен.
— Угу, она здесь живет. А что? Нельзя?
Майлз пожимает плечами и отпивает воду.
— Можно, конечно. — А вот мысли его говорят иное, и желтая аура темнеет, мутнеет. Майлз никак но может решить — высказать, что у него на уме, или промолчать. — Просто… — начинает он.
— Что? — Хейвен смотрит на него, сузив глаза и крепко стиснув губы.
— Ну…
Я тоже смотрю на него и думаю: давай, Майлз, говори! Трина ужасная, от нее ничего хорошего не дождешься, одни неприятности. Ты не один, я тоже все это вижу, так что говори — она мерзкая!
Майлз колеблется. Слова уже готовы сорваться с его языка, я задерживаю дыхание…
Майлз шумно выдыхает, качает головой и говорит:
— Да так, ничего.
Хейвен в ярости. По ее ауре пробегают сполохи, сыплются искры. Сейчас начнется гроза… Три… два…один…
— Извини меня, Майлз, но так не пойдет! Ты уж договаривай, если начал!
Кексик забыт. Хейвен барабанит пальцами по столу. Майлз молчит, и тогда Хейвен выпаливает:
— Ну, смотри, Майлз! И ты тоже, Эвер! Думаешь, если молчишь, так уже и не виновата?
Майлз оглядывается на меня, высоко подняв брови, и я понимаю, что должна что-то сказать, что-то сделать, хотя бы спросить — в чем я виновата? Да только я и сама знаю — в чем. В том, что терпеть не могу Трину. Не доверяю ей. Я чувствую в ней что-то подозрительное, прямо-таки зловещее. И не слишком стараюсь эти подозрения скрыть.
Хейвен, морщась, качает головой. Она так расстроена, что буквально выплевывает слова.
— Вы ее совсем не знаете! У вас нет никакого права ее судить! Она хорошая! С тех пор как мы познакомились, она была мне лучшим другом, чем вы!
— Неправда! — кричит Майлз, сверкая глазами. — Это полная фигня и…
— Прости, Майлз, это правда. Вы меня кое-как терпите, но на самом деле вы ко мне относитесь не так, как она. Трине нравится то же, что и мне — у нас общие интересы. Вы втайне мечтаете меня изменить, а ей я нравлюсь такая, какая есть.
— Ага, поэтому ты кардинально изменила внешность? Потому что она принимает тебя такой, какая ты есть?
Хейвен закрывает глаза и делает глубокий вдох. Потом смотрит на Майлза, встает и собирает свои вещи.
— Думай что хочешь, Майлз. Думайте что хотите, вы оба.
— Дамы и господа, полюбуйтесь на драматический финал! Героиня гордо уходит со сцены! — кривится Майлз. — Да ты что, Хейвен?! Я просто спросил, уехала она уже или нет. И все! А ты подняла вопрос на принципиальную высоту. Да сядь ты уже и успокойся!
Хейвен, тряхнув головой, хватается за край стола.
Татуировка у нее на запястье уже окончена, только все еще красная и воспаленная.
— Что это у тебя? — спрашиваю я, глядя на чернильное изображение змеи, кусающей себя за хвост. У этой штуки есть название — какое-то мифологическое существо, только я забыла, какое.
— Уроборос.
Хейвен трет картинку пальцем, и мне кажется, что ея шевельнулась, в пасти мелькнул язык…
— Что это означает?
— В Средние века у алхимиков это был символ вечной жизни. Сотворение из разрушения, жизнь из небытия, бессмертие — что-то в таком духе, — говорит Майлз.
Мы с Хейвен ошеломленно уставились на него, а он пожимает плечами.
— Ну, что такого? Читать надо больше!
Я приглядываюсь к татуировке.
— По-моему, тут воспаление. Тебе бы показаться врачу.
И в ту же секунду понимаю, что сказала это зря. Хейвен одергивает рукав, от ее ауры снова летят искры.
— Нормальная татушка! И все у меня в норме. Кстати, почему вы не волнуетесь насчет Деймена? Он вообще больше в школе не появляется! В чем дело?
Майлз косится на свой смартфон, а я только передергиваю плечами. В чем-то она права. Мы с Майлзом не говорим ни слова, а Хейвен подхватывает коробку с кексом и стремительно уходит.
— Объясни, что сейчас было? — спрашивает Майлз, глядя, как Хейвен лавирует между столиками.
Я пожимаю плечами. Никак не могу выбросить из головы татуировку на руке Хейвен — змея повернула голову и посмотрела на меня крошечными блестящими глазками.
* * *
Подъезжаю к дому и вижу Деймена. Он стоит и улыбается, прислонившись к своей машине.
— Как дела в школе? — спрашивает Деймен, открывая мне дверцу.
Я вытаскиваю из машины рюкзак с учебниками.
— А-а, ты все еще сердишься…
Деймен идет за мной к двери, и, хотя он ко мне не прикасается, я чувствую исходящее от него тепло.
— Я не сержусь, — бурчу себе под нос, открывая дверь и швыряя школьную сумку на пол.
— Приятно слышать. Потому что я заказал столик на двоих. Раз ты не сердишься — значит, пообедаешь со мной?
Я окидываю его беглым взглядом: темные джинсы, тяжелые сапоги и мягкий черный свитер — явно из кашемира. Что он на этот раз задумал?
Деймен снимает с меня темные очки, вынимает из ушей наушники и кладет их на столик у двери.
— Поверь, тебе совсем не нужны все эти защитные средства.
Он стаскивает с моей головы капюшон и ведет меня за дверь, к своей машине.
— Куда мы едем? — спрашиваю, устроившись на пассажирском сиденье.
Какая я все-таки бесхребетная, готова соглашаться со всем, что он скажет.
— А как же уроки? У меня уже куча долгов накопилась.
Деймен, качнув головой, садится рядом со мной.
— Успокойся. Потом сделаешь, обещаю.
— Когда потом?
Привыкну ли я когда-нибудь к его удивительной мрачноватой красоте, к огню во взгляде, к этой невероятной способности уговаривать меня на что угодно?
Деймен улыбается и заводит машину, даже не повернув ключ в замке зажигания.
— До полуночи, даю слово! А сейчас пристегнись, поедем кататься.
* * *
Деймен ведет быстро. Очень быстро. Кажется, не прошло и нескольких минут, а мы уже въезжаем на стоянку.
— Где мы? — спрашиваю я, глядя на зеленые здания и вывеску: «Восточный вход». — Восточный вход куда?