— А ты видел? — подначила его я.
Он кивнул, и у меня в животе все опустилось. А потом Лукас сказал самое ужасное, что только мог сказать:
— Они поймали моего отца.
— О боже!
Лукас уставился в окно с еще более напряженным видом, чем до сих пор. Должно быть, мы подъезжали к эстакаде.
— Я этого не видел. Был еще совсем ребенком. Толком его и не помню. Но я видел, как вампиры нападают на других людей, и видел тела, которые после этого остаются. Это ужасно, Бьянка. Гораздо ужаснее, чем ты думаешь. Ужаснее, чем можешь себе представить. Твои родители поворачивались к тебе только хорошей стороной. А существует и отвратительная.
— Может быть, тебе довелось увидеть только отвратительную! Может быть, как раз ты и не понимаешь, в чем равновесие! — В животе у меня просто полыхало огнем, а пальцы впились в спинку пустого сиденья перед нами. Неужели нам придется сражаться, чтобы спасти свою жизнь? — Если мои родители скрывали от меня правду, может, и твоя мать скрывала правду от тебя.
— Мама ничего не приукрашивает, поверь мне. — Лукас выдохнул. — Готовься!
Автобус резко повернул, и пассажиров мотнуло из стороны в сторону. Сквозь пелену дождя я видела, как приближаются огни эстакады. Я щурилась в темноту, пытаясь различить очертания или движение — хоть какой-нибудь намек на то, что миссис Бетани поджидает нас там.
Лукас глубоко вздохнул:
— Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Еще две секунды, и автобус загрохотал под эстакадой. Ничего не случилось. Миссис Бетани все-таки повела свою группу в город.
— Мы вырвались, — прошептала я.
Лукас обнял меня, и только когда он обмяк на моем плече, я поняла, как он измучился и как сильно боится. Я гладила его по волосам, чтобы хоть немного успокоить. Сейчас следовало отложить на потом все споры, все разговоры о «Вечной ночи», Черном Кресте и о том, что нас разделяет. Пока значение имело только одно — мы в безопасности. Я была в Бостоне очень давно, еще совсем маленькой, и очень смутно помнила, что такое большой город по сравнению с нашими окрестностями — шум, мусор, асфальт и светофоры вместо земли и деревьев. А еще везде огни, такие яркие, что затмевали звезды. Я собиралась с силами, ожидая неизбежного приступа паники, но к тому времени, как мы добрались до места — до пригорода, причем, насколько я видела, совершенно отвратительного пригорода, — было уже поздно и мы оба окончательно измучились. Я уже ничего не боялась, потому что почти ничего не чувствовала.
— Нужно решить, что мы сейчас будем делать. — Это были первые слова, произнесенные Лукасом, когда мы вышли из автобуса. По-прежнему крепко держась за руки, мы с ним пробирались сквозь толпу жуликоватых типов, одетых в слишком просторную для них одежду, смеявшихся слишком громко и внимательно оглядывавших каждую машину, вывернувшуюся из-за угла. — Нас заберут отсюда только утром, не раньше.
— Заберут? Кто нас заберет?
— Приедет кто-нибудь из Черного Креста. Как только я проник в антикварную лавку, сразу воспользовался их телефоном и оставил им сообщение, что направляюсь сюда. Когда мы определимся, я им позвоню и скажу, где нас забрать.
— Мне не хочется тут слишком долго бродить. — Я с подозрением посмотрела на разбитое окно.
— Бьянка, ну подумай сама! — Лукас остановился и в первый раз за эту долгую ночь стал похож на прежнего ехидного себя. — Кто кого здесь должен бояться — мы их или они нас?
Почему эти люди должны меня бояться? И тут меня осенило, точнее, до меня дошла соль его шутки: я вампир!
Я захихикала, и Лукас ко мне присоединился. Я смеялась и смеялась, и на глазах у меня выступили слезы, и тогда Лукас крепко обнял меня.
Я вампир. Все меня боятся. Меня! А Лукас? Он единственный человек, который может напугать вампиров. Все эти грубые на вид люди — если бы они знали, то бежали бы от нас, как от огня.
Когда я снова смогла дышать, я отстранилась от Лукаса и попыталась хладнокровно оценить ситуацию. Но мне было трудно думать о чем-нибудь еще, кроме него и того, что мы оба измучены, обессилены и растерянны. Флюоресцентное уличное освещение высосало бронзу из волос Лукаса, и теперь они выглядели просто каштановыми. Может быть, его лицо казалось бледным и осунувшимся из-за усталости; я даже представить себе не могла, какой уставшей выглядела сама.
— Уже почти полночь. Где мы остановимся? — Тут я сообразила, что сказала, и щеки мои заполыхали багрянцем.
Это прозвучало как предложение нам с Лукасом провести ночь вместе. А с другой стороны, разве мы с ним не убежали вдвоем? Может быть, для него совершенно естественно, что теперь мы ляжем в одну постель. Может быть, это должно быть естественно и для меня, и ведь бывали дни, когда я так сильно хотела быть с ним, что не могла заснуть. Однако сегодня, учитывая все случившееся, такая перспектива заставляла меня нервничать и чувствовать себя неловко.
Похоже, Лукас осознал наше затруднительное положение одновременно со мной.
— У меня нет с собой кредиток. Я, знаешь ли, уходил в некоторой спешке. Мы только что потратили мои последние наличные.
— А я захватила с собой только фонарик. — Слишком яркие вывески на нескольких еще открытых магазинах заставляли меня щуриться. — Лучше бы у нас была рогатка и шоколадное печенье.
Дождь, бушевавший в Ривертоне, сюда не добрался, поэтому мы могли не волноваться, что опять промокнем. Мы с Лукасом шли по улице, пытаясь что-нибудь придумать. Мы устали, сомневались друг в друге, поэтому у нас не получалось вести себя раскованно. Мы проходили мимо закрытых контор и винных магазинов, и перспектива провести ночь, скорчившись на двух разных скамейках в каком-нибудь паршивеньком городском парке, меня не привлекала.
Чтобы хоть немного утешиться, я подняла руку к свитеру, к тому месту под ключицей, куда приколола сегодня утром брошь. Казалось, что это произошло тысячу лет назад. Но брошь была на месте, и резные черные края лепестков приятно холодили пальцы.
В эту самую минуту мы шли мимо ломбарда с тремя позолоченными неоновыми шарами над дверью, и меня осенило.
— Бьянка, не надо! — возразил Лукас, когда я потянула его в убогую лавчонку. Полки были завалены разным хламом и вещами, от которых люди хотели избавиться, вроде ярких кожаных пальто, солнечных очков в металлической оправе и высококачественной электроники, вероятно ворованной. — Мы можем вернуться обратно на автобусную станцию.
— Нет, не можем. — Я отстегнула брошь от свитера, изо всех сил стараясь не смотреть на нее. Если только я увижу эти безупречные черные цветы, то потеряю самообладание. — Речь идет не о том, чтобы устроиться с удобствами, Лукас. Речь идет о нашей безопасности и о месте, где мы все-таки сможем поговорить. И... — «И попрощаться», — подумала я, но так и не смогла произнести этого вслух.