Лукас немного подумал и кивнул.
Вероятно, оба мы выглядели очень подавленными, когда подошли к ростовщику, но ему было на это наплевать. Костлявый мужчина в рубашке из полиэстера, он толком и внимания-то на нас не обратил.
— Что это? Пластик или что-то в этом роде?
Я поспешно сказала:
— Это настоящий гагат Уитби.
— Не знаю я никакого Уитби. — Ростовщик постучал пальцем по резным листьям. — Эта штука давно вышла из моды.
— Потому что она антикварная, — произнес Лукас.
— То и дело такое слышу. — Ростовщик вздохнул. — Сто долларов. Берите или уходите.
— Сто долларов! Да это всего половина ее стоимости! — воскликнула я.
И вообще, эта брошь дороже любых денег. Я носила ее практически каждый день в течение нескольких месяцев, как зримый символ моей любви к Лукасу. Как может этот человек смотреть на нее так холодно?
— Люди приходят сюда не для того, чтобы получить наилучшую прибыль со своих вложений, милочка. Они приходят за наличными. Тебе нужны наличные? Я сделал свое предложение. А иначе катитесь отсюда и не тратьте понапрасну мое время.
Лукас хотел забрать брошь, лишь бы не отдавать ее за бесценок. Я это сразу поняла по тому, как он упрямо выпятил челюсть. Но я уже знала, что он зачастую готов сделать то, что ему хочется, даже если поступок будет неправильным, — а нам сейчас никак нельзя забирать брошь. Поэтому я решительно протянула руку ладонью вверх:
— Сто долларов, пожалуйста.
За свою жертву мы получили пять двадцатидолларовых купюр и бумажную квитанцию, обещавшую, что можно получить брошь обратно, если в ближайшие пару дней нам улыбнется фортуна.
— Я найду деньги, — пообещал Лукас, когда мы вышли из ломбарда и отправились на поиски отеля, — и возвращу ее тебе.
— Ты говорил, что ты богатый, когда покупал мне эту брошь. Это правда?
— Гм...
Я вскинула бровь:
— Не совсем?
— Видишь ли, у меня есть доступ к деньгам Черного Креста, а средств у них немало. Но предполагается, что я должен тратить их по делу. На необходимые вещи. — Он пожал плечами. — Не на драгоценности.
— То есть, купив мне брошь, ты влип в неприятности?
Лукас с мрачным лицом засунул сжатые кулаки поглубже в карманы.
— Я сказал им, что по сути работаю на них. А жалованье или плату за риск не получаю, так что, с моей точки зрения, они мне должны. Именно это я скажу им, когда придется объяснять, что я снова выкупаю брошь. Потому что она твоя, Бьянка. Она принадлежит тебе. Точка.
— Я тебе верю. — Я обхватила ладонями его лицо. — Но это не самое важное на свете, договорились? Самое важное то, что мы в безопасности, мы вместе и у нас есть шанс во всем этом разобраться.
— Да. — Взлохмаченные волосы Лукаса были теплыми под моими руками. Я пригладила их, и он закрыл глаза. — А теперь давай найдем место для ночевки.
Нам пришлось пройти всего два квартала, и мы наткнулись на дешевый отель. В маленьком холле воняло пивом и табаком. Лукас попросил номер с двумя отдельными кроватями, и портье с интересом глянула на нас из-за своей перегородки из пуленепробиваемого стекла. Я старалась не думать о своей драгоценной броши, проданной ради того, чтобы оплатить ночь в небольшом номере со скрипучими кроватями и темно-синими шерстяными одеялами, освещенном единственной фарфоровой настольной лампой. Мы зашли в него, не прикасаясь друг к другу, даже не взявшись за руки, но я очень остро ощущала, что мы с Лукасом одни в спальне. Он включил лампу между кроватями, но легче мне не стало. Я внезапно заметила, что влажная рубашка Лукаса прилипла к телу. Почти прозрачный хлопок только подчеркивал мускулатуру его спины.
— Хочешь раздеться в ванной? — мягко спросил меня Лукас. — А я залезу под одеяло и выключу лампу. Когда ты выйдешь, я ничего не смогу увидеть.
Я засмеялась, нервно и облегченно одновременно.
— Теперь ты обладаешь некоторыми нашими способностями, а кое-кто из нас может видеть в темноте.
— Только не я. Клянусь. — Он криво усмехнулся.
Я вошла в крохотную ванную и вещь за вещью стащила с себя промокшую одежду. К счастью, трусики и футболка были почти сухими. Я умылась, заплела в косу ставшие после дождя курчавыми волосы; через дверь было слышно, как Лукас с кем-то отрывисто разговаривает, потом он повесил трубку. Вероятно, он только что сообщил Черному Кресту, где нас искать.
Я уставилась на себя в зеркало. Не то чтобы я раньше не обращала внимания на свое тело, но мне ни разу не приходилось смотреть на себя и думать, какой меня видит кто-нибудь другой. Лукас вот-вот увидит меня. Решит ли он, что я красивая? Я чувствовала себя красивой и хотела, чтобы он меня увидел. Я провела руками по животу, потом по бедрам, по-новому ощущая свои прикосновения.
Все это время Лукас был по другую сторону двери. Раздевался. Ждал меня. Полоска света под дверью ванной погасла. Я глубоко вздохнула, щелкнула выключателем и открыла дверь. Только тусклый свет городских огней, просачиваясь сквозь занавески, освещал комнату.
Всматриваясь в темноту, я различила очертания Лукаса: он выбрал кровать, дальнюю от ванной. Лукас уже лежал под одеялом, и я видела только одну голую руку и плечо. Пару раз вздохнув, я подошла к кровати Лукаса. Он посмотрел на меня недоверчиво, но приподнял одеяло, приглашая меня лечь.
— Только спать, — прошептала я.
У меня бешено стучало сердце, и собственный голос показался мне слабым и незнакомым. Меня охватил жар, жарко было даже между пальцами рук и ног.
— Только спать, — пообещал он.
Не знаю, поверила ли я кому-нибудь из нас.
Я скользнула в постель, и Лукас укрыл нас обоих одеялом. Я положила голову на подушку в каких-то нескольких дюймах от его головы. Кровать была слишком узкой для нас двоих, поэтому мы невольно прикасались друг к другу; моя голая нога задела его ногу, его трусы-боксеры слегка царапнули мои бедра, моя грудь ощущала жар, исходящий от его обнаженной груди.
Лукас смотрел мне в глаза.
— Я должен знать, что ты веришь в то, что я поступаю правильно.
Я подумала:
— Я верю, что ты поступаешь так, как считаешь правильным.
— Довольно близко к моим словам, — устало сказал он.
— Я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
В этот момент мне захотелось притянуть его к себе, чтобы мы затерялись друг в друге и забыли обо всем на свете. И мне было наплевать, останемся ли мы живы, увидимся ли еще когда-нибудь, наплевать даже на то, что это мой первый раз. Но прежде чем я успела шевельнуться, Лукас с таким благоговением взял обе мои руки в свои, словно собрался молиться.