— А как же быть с пророчеством Похарея? Я-то не священник.
— Но каков священник, таков и приход. Иными словами, если Суперстаар знал это пророчество, о нем знали и его прихожане. Для священника естественно предложить сверхъестественную версию событий. А вы подстроились под эту версию.
Пулькер посидел, нахохлившись, затем поднял голову.
— Это что же, по-вашему, получается, что мы все виновны?
— Нет. Каждый из вас может быть виновным. Но структура данного заговора исключает коллективное руководство. Должен остаться только один! И я даю этому одному шанс. Признание вины смягчает наказание. Признайтесь!
Участники чрезвычайного заседания комиссии уставились друг на друга волками. Каждый ждал признания от другого.
Терпеть ненавижу такие моменты.
Я встала.
— Господа, я хочу сделать заявление...
По комнате пронесся дружный вздох. Но не единодушный. Ван Штанген взглянул на меня с удивлением. Он же признал, что, несмотря на личную антипатию, уволил меня из главных подозреваемых. Зато остальных моя виновность вполне устраивала. Я была чужой, приезжей, ни с кем не в родстве и не в свойстве, а уж свалить все на женщину — святое дело.
— ...Все, что нам тут наговорил уважаемый господин ван Штанген — полная фигня!
— Я попросил бы выбирать выражения!
— А я попросила бы меня выслушать. Я же вас слушала? Итак, логическая схема, выстроенная ван Штангеном, почти безупречна. У нее только один недостаток — она не работает. Это беда всех элегантных, тщательно продуманных преступлений, особенно основанных на заговорах. Они хороши лишь в теории, но в жизненных условиях неприменимы. И дерзкие начинанья теряют имя действия! Посмотрите на арестованных, посмотрите на жертвы! Хардкор заказал Броско, потому что они подрались? Да если им действительно пришлось драться, Харди пришиб бы портняжку одним щелчком. Да и не участвовали в драках между горожанами и лесорубами ни тот, ни другой, уж я-то знаю. Но это так, к слову...Скажите, как укладывается в вашу схему то обстоятельство, что стрела, даже при рикошете не способна перевернуться в воздухе?
— Но в виде исключения...
— Ага. Как говорят в Поволчье, «раз в год и палка стреляет?»
— Возможно, Броско убила другая стрела.
— То есть на крыше сидел снайпер? Такое предположение уже высказывалось сразу после убийства и было отброшено как несостоятельное. К тому же это излишне осложняет ваш план.
— Это не мой план, а план преступника.
— Но усложняет? Пойдем дальше. Предварительное следствие показало, что в дом Шнауцера мог проникнуть только человек очень мелкой комплекции. Никто из нас не смог бы протиснуться в то окно, а Хардкор — и подавно. Но Хардкор, как все слышали, видел себя во сне ребенком... маленькой девочкой. Да и само преступление... Конечно, можно предположить, что Хардкор способен был голыми руками оторвать человеку голову, но совершить такое на практике... Хардкор — исключительно силен, вспыльчив, но не переносит вида крови. Он мог бы придушить жертву, сломать Шнауцеру шею, проломить череп — но произошло то, что произошло. Преступление из разряда тех, каких в реальной жизни быть не должно. Такое может только присниться в кошмарном сне... вероятно, для Хардкора это и был сон.
— Вы продолжаете настаивать на версии безумия арестованного?
— Отнюдь. Я настаиваю, что в данном случае сон стал явью. Причем это был не сон Хардкора, — я воздержалась от того, чтобы назвать имя Фикхен. — Пойдем еще дальше. Я не собираюсь отрицать все вами сказанное. Кое-что в своей теории вы подметили верно. Поджог храма и разрушение плотины — преступления, не приносящие выгоды. Это бессмысленные действия. А такие действия, как правило, совершаются во сне. Я не присутствовала на допросах Ферфлюхтера и Обструкция и не знаю, что они вам говорили. Но полагаю, что каждый утверждал, будто во сне он не был собой. Они действовали внутри чужих снов!
— И что вы этим хотите сказать? Что в Киндергартене распространяется эпидемия лунатизма?
— Что вы все к медицинским терминам цепляетесь? Лунатизм, безумие... В Киндергартене появилась неизвестная нам магия. И только не говорите мне, уважаемые господа, будто в этом благословенном городе магия не действует. Что было, то сплыло. В конце концов, что такое ваше пророчество, ректор? Явление того же рода, что и предсказание, которое я вас просила разыскать. Вот все, что я имела сказать почтенному собранию.
Я поискала глазами графин с киндербальзамом, обычно стоявший на столе у бургомистра, но, по понятным причинам, сегодня его там не было. Поэтому пришлось смириться с сухостью в глотке и сесть на место.
Ван Штанген не склонен был сдаваться.
— Типичный пример того, что женский ум — если допустить возможность существования такового — не способен принять рационального объяснения событий. Вам обязательно нужно верить в сверхъестественное, в колдовство, вампиров, драконов, призраков...
— Это верно. Мне проще поверить в колдовство, чем в теорию заговора. И с драконами я встречалась чаще, чем с людьми, способными по уму спланировать преступление.
— Ваши суеверия...
— Насчет суеверий — это не ко мне. Это к преподобному Суперстаару.
— Пророчество Похарея — это не суеверие! — обиделся ректор.
— Да, кстати. Каким образом в вашу теорию укладывается это пророчество? — ядовито полюбопытствовал ван Штанген.
— Ну, я же сказала, что не собираюсь в корне отметать ваши доводы. Вполне возможно, что пророчество влияет на развитие событий не потому, что оно правильное, а потому, что многим оно известно из речей почтенного Суперстаара. Действия пытаются уложить в заданную схему.
Ван Штанген фыркнул.
— Как будто действия не зависят от тех, кто их совершает. Что ж, проверим, кто из нас прав, по дальнейшему развитию событий. Если тот, кто стоит за данными преступлениями, действует в соответствии с пророчеством Похарея, его ждут изрядные затруднения. Ведь дальше, если не ошибаюсь, небо должно упасть на землю. Интересно, как это возможно осуществить на практике? Разве что и впрямь прибегнуть к сверхъестественным методам, колдовству и прочему.
И, словно в ответ на его слова, раздался ужасающий грохот, от которого у меня едва кровь не хлынула из ушей. Да что там я! Пулькер свалился со стула. Суперстаар, прикрывал лицо руками, дабы защититься от осколков выбитого оконного стекла.
С потолка сыпалась штукатурка.
— Такая гроза... никогда... — бормотал Вассерсуп.
— Земле...трясе... — подал голос Пулькер.
Грохот раскатился снова — аккурат в тот миг, когда Вассерсуп попытался подойти к окну, и бургомистр упал, цепляясь за портьеру.
Ректор отнял руки от бледного лица. Его указующий перст нацелился в ван Штангена.
— Небо упало на землю, — произнес он таким голосом, что пророк Похарея удавился бы с тоски, если б его услышал. — Вы хотели знать, как это может быть? Вы издевались над святыми словами! Так убедитесь в том, что пророчества не лгут. Внемлите крикам устрашившихся, воззрите на ужас, заполонивший Ойойкумену!