– Все равно, это как-то… – Джаред проглотил слово «подло», – по – предательски. Потому что предать можно именно близкого.
– Наверное, со стороны это так и выглядит. Предательство… Я не стану убеждать тебя, что решение, идти ли ей в Старый Дворец, зависело от нее. Это неважно. Важно другое. Она считает, что у нее нет Дара, какой, возможно, был бы, родись она в старой семье – способности предвидеть события, угадывать, что думают и чувствуют другие люди, и она полагает себя обделенной. Между тем, Дар у нее есть – тот самый, благодаря которому мы ее приметили. Его никто не принимает за колдовство или божественную милость, но встречается он не чаще, чем ясновидение. Бессейра умеет наблюдать и делать выводы из увиденного. А я пытаюсь помочь ей понять, как это важно, и тем самым обрести уверенность в себе. Впрочем, ты можешь высказать то, что думаешь ей самой. У меня есть предчувствие, что сегодня она появится, не дожидаясь ночи. Но не думаю, что она тебя поймет.
* * *
Насчет появления Бессейры Лабрайд угадал. Причем она прибыла, когда Лабрайд в сопровождении Мейде куда-то отбыл. Вроде бы никто в дом не входил, , не скрипела лестница, не стукали двери, но вот заходишь в соседнюю комнату, и спокойный голос сообщает:
– Хорошее дело – туман. Полезное.
И темноволосая девушка в мужской одежде сидит за столом. Она должна быть похожа на мальчика, но не похожа. Некое существо…
– Привет! Ты, должно быть, Джаред. Лабрайд мне про тебя рассказывал.
– А мне про тебя он рассказал только сегодня.
– Ну и как?
Проверка. Испытание, как сказал бы Лабрайд. И он прав – пустое дело – изливать ей свое возмущение.
– Я удивился, когда узнал, что ты тоже…
– Не из самых знатных?
– Да. Бывают на свете совпадения.
– Разве? Совпадения тут не при чем. Эгрон нашла меня, Лабрайд нашел тебя. Он вообще любит разыгрывать патриарха. Так что приветствую тебя, брат, в нашем славном семействе.
– Ну, мне-то Лабрайд неустанно твердит, что я к вашей семье не принадлежу.
– Вот как? – Она подняла брови. – Моего любимого наставника, как я погляжу, нет дома, поэтому говорить о деле придется с тобой. Оно даже и лучше, поскольку ты недавно из Эрда.
Это она, конечно, унаследовала от Лабрайда, пусть и не была его родной дочерью: искренность искренностью, а о деле никогда не забывай.
– Что ты хочешь узнать?
– О Гибихе Мьюринге. Что о нем говорят?
– Разное. И не очень охотно. Но, если отбросить украшения, картина получается не очень красивая. Сначала предал герцога, затем мятежников. И похоже на то, что после его убили. Но, вероятно, Лабрайд передал тебе это?
– Да. Получается, что было два предателя: Мьюринг и Вальграм.
– Но если один понес наказание открыто, с другим расправились тайно. Почему – не знаю.
– Видишь ли, вчера принц Раднор обронил следующую фразу: «Мьюринг со своей казной только путался под ногами». Какая казна? Он был очень богат?
– Никогда не слышал. Та часть Эрда, где был мятеж, вообще самая бедная в герцогстве. Но не думаю, чтоб человек, претендующий на корону, был совсем нищим.
– Однако, когда он перебежал на другую сторону, то уже не о короне помышлял.
– Сестра, – уж если ты называешь меня братом, – мне тоже многое непонятно. А дознание получается одностороннее. Насколько я знаю, никого из главарей мятежа в живых не осталось. Но… Простонародье всегда бунтует с голодухи. Голод там был. И знать тоже бунтует по одной причине – когда жаждет власти. И с Мьюрингом вроде бы все ясно. Но я его не видел и не знал. А Гудлейфа Дагнальда, бывшего своего господина, помню с детства. Его-то зачем занесло в мятежники? Он всегда был верен Йосселингам. И лет ему было не так мало, чтобы просто так лезть на рожон…
– Все верные до поры, до времени… И Вальграм тоже. Еще одно. Я пыталась вызнать у Раднора обстоятельства, при которых захватили Вальграма. Наш герой к тому времени был уже вдребадан, но сумел все же промямлить: «Он сдался сам». И это, по-твоему, поступок воина?
– В это я, как раз, поверить могу. Вальграм не сдался бы на милость Тирни Йосселинга, которому он изменил. Но принца он не знал, и мог расситывать на его великодушие.
– Вот уж точно он его не знал…
– Но Раднор мог и врать.
– То-то и оно, что он вроде бы не врал. Хотя, конечно, пьяному что не примерещится. А когда был потрезвее, плел, как легко он победил мятежников. Он, конечно, отличный турнирный боец, но Вальграм был опытным полководцем, а это, согласись, нечто иное…
– И наш доктор Поссар в качестве посредника.
– Преступник, не оставляющий следов.
– Следы он оставляет. – Джаред вспомнил. как тьма вползала в дворцовый зал. – Но эти следы судье не предъявишь.
– Тем более, что кого судить, а кого нет, решает именно он.
Неутешительный получался разговор. И в то же время не оставлял тяжести на сердце. И Джаред ничего не сказал ей из того, что поставил в упрек Лабрайду ( а Лабрайд наверняка это предвидел).
Бывают люди, для которых жизнь в опасности естественна, Джаред таких встречал. Правда, до сих пор это были мужчины. Что ж, расширим опыт… В любом случае его сочувственное отношение к ней не изменилось.
Он снова увидел Бессейру через три дня. На сей раз Лабрайд был дома и ждал ее. Каким образом они уславливались о встрече, Джаред не знал. Лабрайд выглядел мрачнее обычного, Бессейра весела – или казалась таковой.
– Носилки дамы Эльфледы еще полезнее тумана, – заявила она. – Их можно сколь угодно таскать по городу, пока я в другом месте. И ежели кому-то неймется…
– Хватит шуток, – сказал Лабрайд. – Дурные вести, дети мои. Вот что я узнал: схолар, что помешался в ту ночь, не пришел в себя. Высказано мнение, будто в несчастного вселился дьявол. Поэтому из лечебницы его передали в ведение Святого Трибунала, где с ним будут работать экзорцисты. То, что схолар одержим злым духом, как понимаете, предположил доктор Поссар.
– В то время, как парень свихнулся не без его участия, – докончила Бессейра. – Он что, дурак, – копать против себя самого?
– Не скажи, – возразил Джаред. – В обычной больнице схолар, может, и опамятовался бы. А в Доме Трибунала он спятит окончательно. Если вообще переживет экзорцизм. Сколько ему лет?
– Шестнадцать.
– Так он несовершеннолетний, университет не должен бы его выдавать…
– Согласно гражданскому праву – да. А Святой Трибунал выше светских законов.
– Значит, пиши пропало.
– Нет, я не думаю, что студент лишится жизни. Лозоик Поссар этого не допустит. Отчасти потому, что в университетских сильно развито извращенное чувство солидарности, и схолар, пусть и проучившийся две недели, будет считаться членом университетского братства. Но не это главное. Несчастный беан нужнее ему беспамятным, но живым. Как доказательство.